Замужество. Киев. Консерватория
Однажды мы с Милой поехали в Измайловский парк, ей захотелось покататься на лодке. Там был огромный искусственный квадратный пруд с лодочной станцией и маленьким квадратным островком посредине. Мы взяли на прокат лодку, я села на весла и мы спокойно плавали вокруг этого острова. Неожиданно к нам подплыла лодка, в которой сидели три очень загорелых парня. Они начали к нам приставать. Я спросила, что им нужно. Они ответили, что хотят с нами познакомиться.
- А мы не хотим с вами знакомиться, - ответила я им и быстро начала грести в сторону лодочной станции, чтобы сдать лодку и отвязаться от них! Вышли мы на берег и пошли в летний кинотеатр. Шел какой-то старый фильм. Поскольку сеанс был дневной, то кинотеатр был почти пуст. Мы сидели, смотрели, но в это время за нашей спиной эти трое сели и начали комментировать все, что происходило на экране. Это было очень смешно и остроумно. Мы поняли, что это не хулиганы, а просто веселые ребята, достаточно непростые, судя по их шуткам. Когда сеанс закончился, мы решили вернуться домой и шли по длинной-длинной аллее в сторону метро "Измайловское". Ребята нас провожали и мы познакомились. Они оказались большими любителями музыки. Все трое были из Баку, все трое учились в высшей партийной школе (ВПШ) при ЦК КПСС и все имели высшее образование. Так что это были не просто какя-то босячня, а довольно образованные и интеллигентные люди. Пока мы шли этой длинной дорогой я почувствовала, что понравилась Мише Сухорукову, будущему моему мужу. А Мила, светлокожая блондинка приглянулась Коле Парседанову, армянину. Мы обменялись телефонами. Миша мне позвонил на следующий день и мы с ним начали встречаться.
С сентября я продолжала учебу в училище и мы с Мишей виделись почти ежедневно. У нас завязалась тесная дружба, которая постепенно переходила в более близкие отношения. Кончились наши свидания тем, что 5 декабря мы с ним поженились, а Женя устроила нам пышную свадьбу у себя дома. Когда все гости собрались и начались тосты с поздравлениями и пожеланиями нам, встала Женя и сказала:
- Ну вот, я выполнила обещанное Маркусу! Я тебя довела до свадьбы. Теперь я передаю тебя в руки мужу. Пусть он также будет внимателен и пусть так тебя любит, как люблю тебя я!
Несмотря на то, что она "передала" меня из рук в руки моему мужу, она всегда продолжала меня любить и быть очень близким мне человеком, а когда нужно - и помогать мне.
Еще до свадьбы мы с Мишей договорились, что я беру его фамилию. Таким образом я из Любомирской стала Сухоруковой. Поменяла фамилию и до некоторой степени поменяла свою судьбу. Начался новый этап в моей жизни. Дело в том, что Миша оставил Высшую Партийную Школу, перешел на заочное обучение. Его пригласили заместителем редактора журнала "Смена" (журнал при ЦК комсомола). Он продолжал жить в общежитии ВПШ, там жили все комсомольские работники. Но потом его попросили оттуда, поскольку он женился, а женатых там не поселяли. Стал вопрос - где мы будем жить? Потому что его редакция не обеспечивала жильем своих работников, а мне очень захотелось в Киев и продолжить учебу в киевской консерватории. У меня было мало надежды на московскую консерваторию. Миша согласился со мной, и мы решили, что это правильный выход из создавшегося положения.
Он обратился в ЦК комсомола, чтоб его отправили на работу в Киев. Мы решили, что если он будет работать в Киеве в ЦК комсомола Украины, то ему дадут какое-то жилье и мы сможем существовать. Некоторое время мы прожили у Жени, немного - у дяди Лаврика, пока наконец Миша не принес направление на работу в Киев в ЦК комсомола Украины. Мы собрали свои пожитки и уехали.
Приехав в Киев, мы поняли, что нас ожидают тяжелые жизненные трудности. В разрушенном Киеве думать о каком-то жилище было абсурдом. Возвращались из эвакуации семьи, им не было где жить. Много случаев было когда целые семьи жили на лестничных площадках. Миша даже заикнуться не мог о жилье для нас. Первое время, несмотря на то, что он поступил на ответственную работу в ЦК ВЛКСМ, нам оплачивали около месяца комнату в весьма захудалой гостинице, а потом отказались оплачивать. Ищите, мол, сами. И мы искали в течение полутора лет. Где мы только ни жили, где мы только не скитались. Но ничего. Мы были молоды. Полны энтузиазма!
Миша трудился, а я училась. Этого было вполне достаточно, чтоб мы чувствовали себя счастливыми. Приехав в Киев и поселившись в гостинице, на следующий же день я пошла в консерваторию, в деканат вокального факультета. Когда я зашла в кабинет декан читал какие-то бумаги. Поднял голову, посмотрел на меня:
- Я вас слушаю.
- Дело в том, что я в 45-м году окончила первый курс Киевской консерватории, потом по семейным обстоятельствам должна была уехать в Москву, вышла замуж. Сейчас моего мужа перевели на работу в Киев. Я хочу продолжать учиться в консерватории. Помогите мне в этом!
Он меня расспросил, я предупредила, что изменила фамилию, показала свой паспорт, а также свою зачетку за первый курс. Посмотрев ее, он говорит:
- Вы были хорошая студентка, почти все пятерки. Попробую вам
помочь. Пойдемте к заведующему кафедрой вокального факультета.
Повел меня в класс Евтушенко Доментия Гурьевича, объяснил все и спрашивает:
- Как можно поступить? Ведь середина года.
И они вместе решили, что меня надо послушать.
- Сейчас начинаются полугодовые экзамены, а после них комиссия вас послушает и если с пением все в порядке, мы вас примем обратно, конечно, на первый курс. На второй курс вы никак не можете попасть. Подойдете ко мне после экзаменов, мы назначим прослушивание.
Все складывалось для меня прекрасно. За свое пение я не очень волновалась потому как считала, что хорошо подготовлена. А самое главное - я прослушаю весь экзамен и выберу педагога, у которого захочу учиться.
Экзамены длились несколько дней, и я прослушала абсолютно всех, не пропустив ни одного выступления. Из всего, что услышала, лучше всех, грамотнее и профессиональнее всех пели студенты класса Брун Клары Исааковны. Я решила во что бы то ни стало, чего бы мне это ни стоило, попасть в класс Клары Исааковны. Хватит заниматься самодеятельностью, учиться у кого-нибудь и как-нибудь! На что ушли у меня годы? Я верила в свои музыкальные и вокальные способности, но для того, чтобы добиться профессионализма, нужна серьезная работа и серьезная вокальная школа.
Прослушивание мне назначили сразу же по окончании последнего экзамена. Накануне я побывала у Евтушенко. Он меня расспросил что я пою и выбрал примерно 3-4 произведения, которые нужно было спеть, а также назначил мне концертмейстера, с которой я прорепетировала свою программу.
Итак, после окончания экзаменов меня пригласили на сцену. Вокальная кафедра в полном своем составе сидела на своих местах, чтобы прослушать меня. Я пела арию (не трудную), романс, народную песню и еще один романс. Последний романс я решила взять из репертуара, который очень нравился моей Балановской. Это романс Варламова "Мне жаль тебя". Я решила - вот сейчас всю душу вложу в него, чтоб понравиться. И так трепетно пела его! Спела первый куплет, дошла до второго. Где-то в середине вижу - члены кафедры начали смеяться, правда, достаточно сдержанно, стараясь не обидеть меня! Но я чувствовала, что они вот-вот сейчас обхохочутся. Я смело пела, старалась доказать, что я хорошая певица, что я хорошо чувствую то, что пою! Когда я закрыла рот, раздался хохот! Они все расхохотались! Я ужасно растерялась. Подошла ко мне Литвиненко-Вольгемут, знаменитая народная артистка, солистка нашего оперного театра, и говорит:
- Деточка, извини, что мы смеялись. Ну, кто вам дал петь это произведение? Какой идиот придумал это?!
- Мой педагог.
- Как она могла придумать такой репертуар! Вы же так нелепо выглядите! Как это было смешно! Стоит юная девочка, совсем юная! И поет "Мне жаль тебя, ты искренно так любишь и ласки ждешь ты от меня. Но, бедный друг, себя ты этим губишь. Я не могу любить тебя!" А дальше - еще хуже! "Была пора, когда и я любила, и пело сердце жизни молодой. Но туча черная мой горизонт затмила и не блестит луч солнца надо мной". Это же ужасно нелепо! Подумай! Такая юная девочка поет, как пожилая, у которой уже все позади!
Я смотрю на нее - и ни капли не обиделась! Она так искренне смеялась, так искренне подошла утешить меня.
- Но ведь артистка должна все уметь сделать! Даже если я молода, то должна была сыграть пожилую женщину!
- Вам это очень хорошо удалось! Поэтому мы так смеялись! Вы нас уж извините. Вы способная девочка, имеете душу. Вы нам понравились. Я ее от всей души поблагодарила и счастью моему не было границ.
Итак, я студентка Киевской консерватории! Мне осталось только оформить кое-какие документы в деканате и после зимних каникул я приступила к занятиям на первом курсе. Когда я сказала декану, что хочу учиться у Брун Клары Исааковны, он покачал головой и говорит:
- Очень сложная ситуация. У нее огромный класс. Ну что ж, пишите заявление.
Я написала заявление, но оно ничего не значило. Клара Исааковна категорически не хотела никого брать в класс. У нее была огромная нагрузка, даже перегрузка. Было много выпускников, с которыми надо было как следует заниматься, работать над государственной программой. Она была очень перегружена и категорически отказалась. Но случай мне помог.
Кроме вокала я должна была еще сдать некоторые предметы, так как моя учеба в музучилище совершенно не признавалась, а в консерватории я уже не была около двух лет. Первый экзамен мне назначили по истории русской музыки у совершенно изумительного педагога, профессора Лии Яковлевны Хинчин. Правда, она была очень занята и сказала:
- Идемте в коридор, станем возле окна и я вас расспрошу.
Мы с ней стояли возле окна друг против друга, облокотившись на очень высокий подоконник и она потихонечку начала меня спрашивать и чем дальше, тем больше убеждалась, что у меня очень хорошие знания по русской музыке. Как мне запомнилось, последний ее вопрос был такой: "На один и тот же сюжет есть две оперы. Это "Ночь перед рождеством" Римского-Корсакова и "Кузнец Вакула" Чайковского. Расскажите мне разницу между ними - какая специфика одной оперы и какая - другой". Мне это показалось очень интересным и я потихоньку начала ей рассказывать о специфике опер Римского-Корсакова и специфики музыки Чайковского. Я исходила именно из этого и очень интересно все ей рассказала. Мой ответ вполне ее удовлетворил. Потом пошел общий разговор и она меня спрашивает:
- Где вы хотели бы учиться?
- Лия Яковлевна! Я ужасно хочу заниматься у Клары Исааковны Брун. Но она очень перегружена. Помогите мне! Вы в хороших отношениях с ней?
- В очень хороших. Мы в очень дружеских отношениях!
- Помогите мне! Видите, что я не такая уж бестолковая!
- Ну что вы! Вы очень способный человек. Попробую. Постараюсь как-то ее убедить, чтоб она вас взяла. Идемте прямо сейчас.
И мы с ней пошли к классу №13. Только мы подошли к классу, как оттуда вылетела Лиля Лобанова, держа возле груди какие-то ноты, глаза полные слез и тут же расплакалась! Лия Яковлевна говорит:
- Мда, сейчас не очень подходящее время с ней разговаривать. Вы оставайтесь здесь, в коридоре, а я пойду сама с ней поговорю.
Прошло немного времени, и меня пригласили в класс. Передо мной сидела пожилая женщина. По ее несколько порозовевшему лицу было видно, что она еще волнуется после того скандала, который она устроила Лиле, и поэтому никакого желания у нее не было даже разговаривать со мной. Но она обещала. Когда я поздоровалась, она ответила:
- Здравствуйте, здравствуйте. Но я должна вам сказать, что у меня переполненный класс, что я очень загружена и я не смогу вам уделять никакого внимания. У меня нету для вас даже времени. Но Лия Яковлевна так вас расхвалила, что вы такая умная, дай Бог, чтоб вы и певица была такая же хорошая. Но это мы услышим после. А пока что я обещала Лие Яковлевне, что возьму вас к себе. Но! При единственном условии. Вы будете заниматься тогда, когда кто-то или заболеет, или пропустит урок, или у меня просто будет свободное время. Только тогда! А пока вы будете сидеть и слушать мои занятия. Если вы на это согласны, то я попробую с вами начать заниматься, поскольку вас кафедра признала годной для занятий вокалом.
Я ответила, что не только согласна, но для меня будет большой радостью учиться у нее!
- Ну что ж, там увидим. А пока - сидите и слушайте.
Я поблагодарила Лию Яковлевну и уселась слушать занятия. Когда спела последняя студентка, Клара Исааковна обратилась ко мне:
- А теперь я хочу послушать вас. Ноты есть?
- Да!
Она попросила концертмейстера сыграть. Я спела ей два произведения, после чего она меня остановила. Мое пение не только ей не понравилось, она была ужасно возмущена педагогами, которые меня учили:
- Деточка! Вы же не умеете ничего! Вы ни о чем представления не
имеете! Как они вас учили? Что это за портачи. Да их близко нельзя допускать к преподаванию! Да, придется мне повозиться с вами как следует. Ну что ж, раз вы согласились, будете вы мучиться и я еще больше буду мучиться с вами.
Я смиренно пролепетала:
- Но я очень буду стараться.
- Будем надеяться.
Так произошло мое знакомство с великолепным выдающимся педагогом Кларой Исааковной Брун.
Нужно сказать, что на первых порах, на первых уроках мне было необыкновенно трудно. Я ее не понимала и не могла сделать то, что она от меня требовала. Это частенько выводило ее из себя. Она как-то спросила:
- Чем вы занимались раньше? Расскажите мне о себе.
Я рассказала, что немного училась пению в Челябинске, но в основном я училась в мединституте.
- Боже мой, такая прекрасная профессия! Зачем вам пение? Возможно, вы были бы прекрасным врачом и меня лечили бы!
Меня такие разговоры не очень вдохновляли и подчас я впадала в уныние. Но как-то внутренне чувствовала, что еще немножко - и я запою.
Этому очень способствовала концертмейстер класса - Зоя Ефимовна Лихтман. Будучи прекрасной пианисткой, она обладала особым дарованием - концертмейстера! Для этого нужно не только прекрасно владеть инструментом, быть хорошим пианистом, но особо чувствовать того, кому она аккомпанирует и вести за собой, учить и помогать не только словами, но и своей игрой. В начале обучения такой наставник просто необходим! Она была как бы моим вторым педагогом. В технику пения, в вокальные приемы она никогда не вмешивалась. Ее задача была, чтобы наиболее глубоко, наиболее выразительно почувствовать произведение, которое ты исполняешь. Нужно сказать, что ей это всегда удавалось!
Технические вокальные приемы лучше всегда удавались, когда студент думал не только о том, как петь, но и ЧТО петь. Зоечка была достаточно молода, хотя уже имела большой опыт концертмейстерской работы в эвакуации. Занимаясь со мной и аккомпанируя мне, она чувствовала, что я с огромным удовольствием с ней занимаюсь, легко и быстро воспринимая все ее замечания. И ей стало интересно со мной заниматься. Она чувствовала, что абсолютно необходима мне для того, чтобы более ярко развить свое музыкальное дарование. Она начала назначать мне дополнительные уроки. Я даже приходила к ней домой. Там можно было работать, не смотря на часы, а в полное свое удовольствие. Постепенно наши чисто деловые отношения перешли в дружбу, а затем - в теплые, почти родственные отношения в течение многих лет и на работе, и в гастролях, и на отдыхе!
Прошло 5 лет после ее смерти. Мне ее сильно не достает. Я потеряла родного, очень близкого человека.
В память о ней остались наши записи на радио, где она аккомпанирует мне не только виртуозно, но и тонко чувствуя, что я пою, как я исполняю. Своим аккомпанементом она подчеркивала мою выразительность и мы с ней сливались в единое целое! Такое очень мало кому дано. Это особый талант аккомпаниатора.
Итак, я учусь на первом курсе Киевской консерватории в классе Клары Исааковны Брун. Только сейчас я поняла, что учиться пению - очень сложная работа. По крупинкам я воспринимала ее школу. Чем дальше я занималась, тем легче мне становилось петь, и мой голос на глазах менялся. Ушла тремоляция, некоторая визгливость, появилась густота, появилось совершенно другое звучание и другая окраска моего голоса. Мне показалось, что я не должна петь как сопрано, что мне трудно с верхами, мне гораздо легче петь внизу, что мне легче петь не чисто сопрановые произведения, а те, которые устроены где-то по центру голоса. Я поделилась этим с Зоечкой. Она мне посоветовала поговорить с Кларой Исааковной. Клара Исааковна согласилась со мной и предложила мне выучить Романс Полины из "Пиковой дамы" Чайковского:
- Я послушаю, что у тебя там с верхами, что с низами. Конечно, это у тебя не получится, это не для тебя. Это слишком сложное произведение, но будет как-то понятнее, что с тобой делать.
Мы выучили и я ей спела. Конечно, это было не шикарное пение, но достаточно по голосу. Мы решили, что Клара Исааковна будет меня вести как высокое легкое меццо-сопрано. Кое-что из произведений сопрановых немного транспонировали вниз и на экзамене я спела довольно легкую программу, тщательно отработанную с Зоечкой и никто не заметил, что пару романсов мы пели в меццо-сопрановой тональности.
Вопрос об изменении типа голоса не стоял. У меня всегда было немного сопрановое звучание голоса, хотя я считалась меццо-сопрано и пела все самые трудные произведения. У меня было в голосе много металла. Я прозвучала, как сопрано и получила пятерку, так как вполне соответствовала первому курсу.
Второй курс я уже начала как меццо-сопрано. Надо сказать, что это решение было абсолютно правильным потому, что мне стало легче петь и многие вокальные неудобства стали уходить. Я стала очень прилично успевать. Что касается остальных, теоретических, предметов, то они преподавались на очень высоком уровне. Были прекрасные педагоги. Остановлюсь на некоторых из них.
Лия Яковлевна Хинчин, которая читала историю русской музыки. Никакой сухистики, никакого специального запоминания дат! Материал излагался до такой степени живо, интересно и глубоко, что даты сами по себе запоминались. На ее уроках было очень интересно. Знания мы приобрели глубокие и крепкие.
Ада Израилевна Германн. Это была педагог старой закалки. Она читала историю зарубежной музыки. Лекции вела спокойно и убедительно, глубоко раскрывая перед нами творчество того или иного композитора. Ее лекции всегда слушались с большим интересом и легко запомнились.
Теорию музыки и гармонию преподавала Фрида Исааковна Аэрова. Это была моложавая и привлекательная женщина небольшого роста. У нее был особый метод преподавания. Такие сухие предметы как теория музыки и гармония читались ею энергично и даже увлекательно. Всегда чувствовалось, что она любит свой предмет, а задачи и упражнения были замысловаты, с каким-то элементом выдумки. Она не любила, когда студент долго думал надо ответом, подгоняла всех, требовала:
- Отвечайте в темпе рresto!
Конечно, вряд ли можно было в этом самом быстром темпе отвечать, но это как-то мобилизовало нас быстренько подумать и быстренько ответить! Она развивала наш музыкальный слух. Я, пожалуй, одна из немногих наших студентов отвечала ее требованиям. Она очень мягко и сердечно относилась ко мне.
Один раз произошел такой эпизод. Подходит она ко мне и говорит:
- Пойдите сейчас на экзамен к пианистам. Я буду принимать у них экзамен. Там есть такие олухи! Помогите им немного, а я выйду из класса. Не могу я - хорошие очень пианисты, талантливые, но как-то они не тянут мой предмет!
- Хорошо, Фрида Исааковна.
Я пошла, села на заднюю скамейку. Фрида Исааковна написала несколько пунктов задания на доске и вышла! Многие, конечно, сами справились, но многие присылали мне записочки, чтобы я ответила. Таким образом, нескольким я послала ответы. С грехом пополам прошел экзамен. Я подошла к Фриде Исааковне:
- Скажите мне, пожалуйста, ведь это пианисты! Они играют сложнейшие произведения. Почему они так путаются? Плохо слышат интервалы...
- Они играют и не прислушиваются, какой интервал играют, а вокалисты значительно сильнее в этом отношении. Они не только поют свою мелодию, но и помнят, как это выглядит на нотном стане. У певцов, у самых способных, достаточно хорошо развит музыкальный слух.
Знания, которые я получила в классе Аэровой, мне очень пригодились в дальнейшей моей практической работе. Взять хотя бы мое умение петь с листа незнакомую вещь. Благодаря этому мы с Зоечкой могли просматривать большое количество произведений и отбирать для дальнейшей работы то, что нам болбше нравилось.
Историю украинской музыки преподавала Анисия Яковлевна Шреер, которая читала материал чуть ли не с истоков украинской музыки. Надо сказать, что очень многое мы услышали впервые, познакомились с целым рядом самобытных и интересных композиторов прошлого века.
Был у нас еще один музыкальный предмет, который мы прослушали в течение года. Это ознакомление с различными инструментами симфонического оркестра. Мы изучали отдельные группы: струнные, духовые, ударные... И каждый инструмент в отдельности. Мы узнали, что существуют не только скрипичный и басовый ключ, а еще теноровый, альтовый... Мы должны были записать мелодию после скрипичного ключа в каком-то другом ключе. Помню, мне на экзамене досталась арфа. Я должна была рассказать, как переменить тональность, перевести из одного лада в другой лад. Для этого существовали педали. Сейчас я этого ничего не помню, но для моего кругозора это не помешало!
Кроме того, в консерватории существовала кафедра марксизма-ленинизма, куда входили педагоги, читающие политические предметы: эстетику, философию, политэкономию, историю КПСС и прочее. Читались они по строго заведенной программе. Кто-то похуже, кто-то лучше, а некоторые - совсем неважнецки. Но музыкальные предметы читались на очень высоком уровне. Благодаря этому мы получили обширные и глубокие знания музыки, а благодаря педагогам - высокий профессиональный уровень!
Еще в консерватории существовала оперная студия, где ставились достаточно сложные оперные спектакли, в которых участвовали студенты старших курсов. Спектакли были разные и ставились часто. Они были очень популярны у киевской публики. Это был второй оперный театр в Киеве с отличными дирижерами, режиссерами и небольшим, но хорошим оркестром! Самые талантливые выпускники, получившие школу оперного пения в консерватории, зачислялись солистами в наш оперный театр.
Наша студия была нашей гордостью. Такой студии не было ни в одной консерватории Советского Союза, включая и Москву и Ленинград!
Перейдя на второй курс, я продолжала очень активно и очень увлеченно заниматься, хотя у нас были ужасающие бытовые условия. У нас не было даже собственной комнаты. Мы жили где попало и у кого попало. Я ожидала ребенка. Но учеба была самым главным в жизни. Сдав досрочно все экзамены в конце апреля, я выехала в Баку к родителям моего мужа, где 24 июня родила сына Кирилла.
Когда Кирюше исполнилось 2 месяца я решила ехать обратно в Киев. Родители мужа были милейшие люди, окружили меня большой любовью и вниманием, отговаривали ехать. Но я ужасно страдала от жары, ребенок тоже. Я почувствовала, что не смогу больше там быть и уехала. Дорога была трудная, с пересадкой в Харькове. Прямого поезда в Киев не было. Нужно было утром приехать в Харьков, просидеть весь день, а вечером сесть на Киевский поезд... Мне повезло, что там комната матери и ребенка, где дежурила медсестра. Она очень помогла мне возиться с ребенком, оставалась, когда я бегала покушать и таким образом как-то я пробыла до вечера.
Утром меня в Киеве встречал Миша. В связи с тем, что у него родился ребенок, ему дали комнату в общежитии, где жили комсомольские работники. Оба мы были очень счастливы, что у нас появилась крыша над головой. Вскоре стали расселять жильцов общежития. Очевидно, кому-то понадобилось это помещение, которое было в самом центре города. Мы получили маленькую проходную комнатку на бульваре Шевченко. Туда переселили и других - каждому дали по комнате. Через нашу проходную комнату проходила большая семья с тремя детьми и бабушкой! У них была большая комната.
Прошел сентябрь. Кирюше было уже 3 с лишним месяца, и я решила вернуться к учебе. На первом этаже жила очень милая пожилая женщина, которая согласилась, пока я буду на занятиях, сидеть с Кирюшей. Поскольку он был искусственник, то я ему оставляла еду, она его кормила, а я спокойно могла заняться своим делом.
Когда я приступила к учебе и начала посещать лекции, я поняла, что это непосильно для меня - посещать лекции, варить обед, обеспечивать мужа едой, ухаживать за ребенком, варить ребенку отдельную еду... Женщина тоже не могла сидеть долго с мои сыном, а только несколько часов. Я попросила о свободном посещении лекций, и мне пошли на встречу. Это очень облегчило мою жизнь - появилось больше времени для семьи. Часть предметов я оставила для постоянного посещения консерватории потому, что это были практические предметы, в основном - музыкальные. А философию-политэкономию я вообще перестала посещать, так как у меня на руках были прекрасные стенограммы лекций, которые читались в ВПШ - мой муж перешел на заочное обучение, а материалы он получал из Москвы. Лекции читались очень видными учеными - профессорами и академиками. Толково и очень понятно. По каждой лекции была отдельно переплетенная брошюра. Так что я имела чудесный материал на руках и изучала, сидя дома.
Хочу рассказать о довольно неприятном событии, которое произошло со мной во время посещения лекций. Политэкономию преподавала у нас Сара Павловна (фамилию я не помню). Читала она лекции громким и ужасно визгливым высоким голосом как будто без знаков препинания - все подряд. Слушать ее противный голос для меня было просто мучением. Я не в состоянии была вникнуть в смысл сказанного - был только ее противный голос! Он мне ужасно действовал на нервы. Когда он начинала читать лекцию, на меня нападал какой-то странный смех. Мне все время хотелось смеяться, разговаривать, рассказывать какие-нибудь анекдоты - лишь бы не слушать ее! Как будто бес в меня вселился. Однажды я что-то рассказывала, вокруг меня сидели ребята и смеялись. Она остановила лекцию:
- Сухорукова! Как вы себя ведете! Вы мне напоминаете Анфису Козыреву из "Угрюм-реки". Вы читали?
- Да, я читала. Почему это я вам ее напоминаю? Я такая же беспутная, как она?
- Нет, вы себя отвратительно ведете!
- Сара Павловна! Вы меня обижаете.
Все смеются. Она взвизгнула и начала кричать изо всех сил на меня:
- Прекратите это безобразие! Вы мешаете мне читать лекцию!
- Хорошо, я прекращаю, - встала и ушла!
Этот момент она хорошо запомнила и на экзамене решила со мной разделаться. Дело в том, что из-за того, что она так ужасно читала, никто не знал этот предмет, никто не понимал ничего. А поскольку я очень хорошо разобралась во всем, все однокурсники собирались вместе в квартире моей подруги Вали Федоровой (которая жила в центре города и имела большую квартиру). Я рассказывала подробно политэкономию. Ребята тоже начали разбираться во всем. Я рассказывала коротко, но ясно. Меня благодарили и таким образом все знали, что политэкономию я знаю лучше всех. На экзамене, когда я вытянула свой билет и отлично ответила по нему, она говорит:
- Вы очень плохо посещали, почти не посещали мой предмет и не были на последней обзорной лекции по политэкономии империализма. И задала какой-то каверзный вопрос, на которой я не смогла ответить. Я ей говорю:
- Я все ответила вам, могу и дальше продолжать вам по всем вопросам, которые были нам даны, а там не было такого вопроса!
Она ехидно рассмеялась:
- Конечно, вы просто не посещали, а если бы посещали, то смогли бы ответить на мой вопрос! Вам двойка!
Я резко повернулась и ушла, ужасно возмущенная и расстроенная. А когда закончился экзамен, ребята собрались все вместе и пошли к проректору по учебной части Михайлову. Они подали коллективное заявление, на котором все расписались о том, что со мной поступили несправедливо и что я знаю политэкономию лучше, чем все они.
В то время коллективные заявления имели очень большой вес. К ним прислушивались. Он обещал разобраться во всем. И вот мне назначили переэкзаменовку в кабинете Михайлова. Собралась кафедра марксизма-ленинизма, разложили билеты, предложили мне взять билет и прилюдно отвечать по нему. Мне необыкновенно повезло. Я вынула билет о прибавочной стоимости! Это я знала буквально на зубок и хорошо помня то, что учила по стенограмме, я ответила очень пространно, глубоко и показала, что я действительно знаю предмет. Дальше я запросто ответила на два небольших вопроса. Мне сказали спасибо и я ушла. За дверью меня ждали мои однокурсники, они переживали за меня. Мы услышали, как там в кабинете шел очень громкий разговор. Прошло время. Из кабинета вышел заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, сказал:
- Дайте мне вашу зачетку!
Понес мою зачетку в кабинет и вынес с отметкой "пять"!
Это был последний весенний экзамен. В следующем году я уже Сары Павловны не видела среди педагогов консерватории.
Единственный предмет, которому я уделяла максимум своих сил и энергии и который старалась никогда не пропускать - это занятия вокалом с Кларой Исааковной и Зоечкой. Это было делом моей жизни, и я упорно стремилась овладеть любимой профессией!
Несмотря на разные бытовые трудности, я продолжала учиться с большой отдачей сил и энергии! Каждый хороший урок, когда что-то новое у меня получалось, доставлял мне огромную радость и я чувствовала, как постепенно понемногу я приобретаю правильные вокальные навыки. У меня появилось хорошее дыхание, которое выручало в трудных местах. Горло стало мягче, стало легче произносить слова во время пения. Мне стало легче петь! Мы с Зоей брали все новые и новые произведения, и я очень увлеченно над ними работала.
К концу третьего курса собрался небольшой репертуар из любимых нами произведений. Мы с Зоечкой решили вынести его на суд публики. Клара Исааковна поддержала нас в этой идее. И вот мы объявили концерт в одном отделении, но вещей 10-12 было! Мы его достаточно успешно исполнили перед студенческой аудиторией, которая собралась в маленьком зальчике. Это был первый концерт в моей жизни! Я почувствовала огромную радость и счастье от моего первого успеха. Конечно, много еще было пробелов в пении, но моя музыкальность и искренность всегда доходила до публики!
Немного отвлекусь. Перейду от поэзии к жизненной прозе.
Мы продолжали жить в маленькой комнатке. Когда Миша начал работать в Шевченковском райкоме партии заведующим отделом пропаганды, нас выселили буквально на улицу. С ребенком! Вот такие были правила жизни в то время. Нам многие сочувствовали, но райком в то время не мог ничего дать Мише. Нас приглашали к себе на недельку, на 5 дней разные работники райкома из жалости и сочувствия. Я была в полном отчаянии. Рушились мои занятия. Только когда часа на 2-3 женщины, у которых мы жили, соглашались посидеть с Кирюшей, я могла хоть на немножко сбегать на занятия. Но это не то, что мне нужно было.
Как-то Миша пришел и рассказывает, что существует прекрасный элитный детский садик, принадлежащий обкому партии и облисполкому. Там прекрасные условия и есть маленькая группа детей ясельного возраста. Мы подбросили Кирюшу на пару часов и пошли узнавать. Действительно, очень хороший детский садик, малюсенькая группа дедей, отдельная няня, есть пожилая и очень солидная медсестра, которая нам сказала, что здесь прекрасные условия для детей. Что можно ребенка определить в круглосуточные ясли. За ним будет круглосуточный уход и внимание. Миша с трудом добился разрешения поместить ребенка в этот детский сад. Там действительно было прекрасно - и условия, и чистота, и прекрасное питание. Я освободилась, Мише тоже легче было. Кирюшу забирали только на субботу и воскресение. Мы только ночевали в Мишином кабинете на узеньком черном клеенчатом диванчике. Рано утром приходила уборщица и заставляла нас подниматься - она убирала. Я очень недосыпала. В райкоме работа кончалась очень поздно - такая была команда сверху. Если Там еще работают, то и более низкого ранга работники компартии должны сидеть на работе - а вдруг будет какой-нибудь приказ! Я сидела в садике напротив райкома и смотрела в окна. Как только начинали тушить окна, я поднималась в Мишин кабинет, мы доставали из ящика постельное белье и укладывались до утра. Утром, наскоро умывшись, мы завтракали тем, что я приносила вечером, и я убегала на занятия. Так до вечера... В пятницу мы забирали Кирюшу к себе, в Мишин кабинет. Рабочий день по пятницам заканчивался раньше и кабинет был свободен. Миша притащил откуда-то два больших кресла, соединил их вместе и устроил Кирюше кроватку. Так мы жили ночь, субботу, еще одну ночь, воскресенье, еще одну ночь, а в понедельник утром мы его отводили в детский садик.
Кушать мы ходили в столовую, которая была недалеко от нас, где неплохо готовили, и можно было накормить ребенка. Так мы прожили некоторое время, пока над нами не сжалились, видя наше бедственное положение, и не выделили нам долгожданное жилье - маленькую комнатку в ветхом двухэтажном деревянном доме на первом этаже! Без всяких удобств. Маленькая передняя, в которую выходило 4 двери и там кроме нас жили еще три семьи. Вход был прямо со двора. Для нас это было великое счастье! Пока Кирюша был в детском садике, мы каждый вечер до глубокой ночи приводили в порядок эту комнатку. Миша покрасил окна, двери, я оклеила ее обоями. Благо, она была маленькая и низенькая. Кое-какую мебель нам выдали в райисполкоме. То, что им было не нужно. Это был диванчик, несколько стульев и стол. Даже какой-то шкаф был, бывший книжный. Но уже была мебель! И вот в пятницу мы Кирюшу забрали в новую квартиру!
Единственным «но» был пол. В углу он прогнил и образовалась небольшая, но глубокая яма. Мы боялись, чтобы ребенок не поломал ножку, если попадет в эту яму. Кое-как прикрыв ее, мы еще поставили два стула, чтобы туда не было доступа. Соседи принесли нам детскую кроватку, из которой вырос их сын, а также кое-что из посуды. Постепенно мы начали обживаться. Наша скитальческая жизнь кончилась! Кирюша больше не был в круглосуточных яслях. Вечером мы забирали его домой, а утром Миша перед работой отводил его. Я начала учиться на четвертом курсе.
В середине сентября приехала к нам Мишина мама Лидия Николаевна, оставив своего мужа, моего свекра, на попечение старшего сына. За свекром был хороший уход, у него была собственная комната в большой квартире. А Лидия Николаевна, приехав на некоторое время, осталась у нас на всю жизнь. Это была очень добрая и благородная женщина, тонкая и деликатная.
В те годы нам жилось трудно и в бытовом отношении, и в материальном. Ни разу мы не слышали от нее ни жалобы, ни упреков, что трудно! Наградой для нее было то, что рядом с ней были любимейшие сын и внук! У меня с ней сложились теплые, даже нежные дружеские отношения. Она меня любила так, как если бы я была ее родной и любимой дочкой. Помогала мне во всем, поддерживала всегда и во всем. Будучи от природы музыкальной, она очень ценила во мне то, что я пою и считала своей святой обязанностью помочь мне выучиться. И она это делала превосходно, оберегая меня от всякой физической работы. Она следила за тем, чтобы у меня были руки в порядке и хорошая прическа, когда я выхожу на улицу. Словом, она воспитывала во мне будущую артистку, беря на себя все, чем должна была бы заниматься молодая хозяйка.
Мамочка Лида всегда была рядом со мной, как ангел-хранитель, или даже как ангел-спаситель. Если бы не она, я не достигла бы успехов в учебе и в дальнейшем творчестве. Моя мама не имела возможности мне помочь. Она сидела в Челябинске с очень старенькой и больной матерью, моей бабушкой. Мама, даже живя в Киеве, никогда не ревновала меня к свекрови. Между ними были теплые отношения.
Помню один курьезный случай. Звонит мне мама, я поднимаю трубку. Она говорит:
- Доченька! Мне твоя мама сказала, что ты болела!
- Постой. Тебе моя мама сказала. А кто ты?
- Я первая мама, а Лидочка твоя вторая мама!
Это действительно было так.
Вернемся к моей учебе. На третьем курсе у нас был оперный класс - мы должны были участвовать в небольших отрывках из опер. Я пела Ткачиху в Прологе оперы Римского-Корсакова "Сказка о царе Салтане". Мы очень весело и смешно разыграли всю эту сценку к большому удовольствию слушателей.
На четвертом курсе мы приступили к работе над оперными спектаклями, идущими в оперной студии. В начале учебного года была назначена постановка новой оперы "Майская ночь" Римского-Корсакова по сюжету повести Гоголя "Майская ночь или Утопленница". Мне дали роль Ганны. Это одна из центральных ролей. А поскольку в консерватории было неважно с тенорами, то на роль Левка пригласили заслуженного артиста из оперного театра Борищенко Виктора Петровича. Для меня это было огромной удачей, так как работать в паре с молодым, но опытным певцом - хорошая школа. Режиссером спектакля был Александр Саввич Завина - очень интересный режиссер, который давал большую свободу актерам. Он как-то легко и непринужденно раскручивал спектакль. Все было так естественно и просто, вроде и не было режиссуры. Вместе с тем, все были на своих местах в любой момент. Спектакль был сложным, с большим количеством действующих лиц, с хором, но обстановка репетиций была настолько творческой и увлекательной, что каждый из нас в меру своих сил и при помощи наших педагогов, старался создать образ, который соответствовал именно сюжету этой оперы.
Дирижером спектакля был Тольба Вениамин Савельевич. О нем хочется рассказать подробнее. Его смело можно назвать выдающимся музыкантом и педагогом. Я пела с очень большим количеством дирижеров в своих сольных концертах с оркестром, но ничего подобного я не встретила. Каждый спектакль, который выходил из его рук, всегда был филигранно отточен, отработан, никакой халтуры - все на самом высоком уровне. Кроме оперной студии он еще дирижировал в оперном театре. Собственно говоря - это была его основная работа. Его оперные спектакли всегда отличались особой слаженностью. Так, как у него звучал оркестр, ни у кого не звучал! И солисты всегда очень ответственно готовились к его спектаклям - требовательность была огромная. Несмотря на такое широкое поле деятельности как оперный театр, он очень любил работать со студентами.
В подготовке студенческого спектакля у него была своя система. Сначала мы учили партии, но обязательно с его концертмейстером - единственной, кому он доверял. Это Липавская Людмила Ильинична.
Она, так же как и мы, с огромным удовольствием работала с Вениамином Савельевичем, подчинялась всем его указаниям.
Самое главное - нужно было чисто интонационно и абсолютно точно выучить свою партию. Когда она говорила, что партия готова, он приходил и принимал партию абсолютно у каждого участника спектакля. Потом начинались самые интересные, самые увлекательные занятия. Будучи совершенно загруженным работой в театре, он не в состоянии был ходить на каждый урок. Но стремился побывать на занятии с Милочкой у каждого. Первый раз пришел он к нам на урок, когда мы с Борищенко пели сцену свидания Ганны и Левка. Это необыкновенно красивый дуэт, очень вдохновенный, очень лирический. Тольба молча прослушал всю сцену и говорит:
- Ну что ж, Милочка, молодец! Вы прекрасно поработали, они все чисто поют и все правильно, но очень уж формально. Нет цветущих яблонь, которые вас окружают, аромата цветения, вашей любви! Все должно быть в звуке, все должно быть в музыке. А вы совершенно формально это поете. Теперь давайте попробуем добавить романтики, молодости, влюбленности!
И он начал с нами работать. Это была тончайшая нюансировка, необыкновенно интересно. Мы так слажено запели, с таким наслаждением, что я поняла - вот так надо, надо всю себя отдавать каждой ноте!
Надо перевоплощаться. А то - только звуки, звуки, звуки! Надо еще и душу!
Это было мне хорошим уроком на будущее.
- Ну, хорошо. Вы справились, - он нас похвалил. - Теперь вы уже готовы приступить к мизансценам.
И так было со всеми. После того, как мы досконально выучили весь музыкальный материал, мы приступили к мизансценным репетициям, которые он проводил по группам, отдельным сценам, отдельным дуэтам, групповые репетиции вместе с хором. Постепенно готовился спектакль. Пока мы репетировали, Тольба работал с оркестром. Как-то, пробравшись в зал, я села в уголочке так, чтобы меня не было видно, и решила послушать, как же Тольба работает с оркестром. Мне это было очень интересно.
Прежде, чем начать основную репетицию, он настраивал оркестр. Так настраивают инструмент. Он давал различные интервалы для разных инструментов. У него был изумительно тонкий слух на высоту звуков. Он подправлял то, что его не устраивало. Были разные аккорды, разные интервалы, унисон то скрипок, то духовых, потом он их соединял. Затем он брал трудные места где, как он помнил, что-то не получалось и отрабатывал. И когда полностью оркестр был настроен, он начинал репетицию. Оркестр звучал идеально чисто! Такую настройку он делал всегда даже для того, чтобы начать самую рядовую репетицию. Он требовал - если оркестрант играет, он должен играть чисто; если певец поет, он должен петь всегда чисто! Вот откуда в его оркестре всегда была такая слаженность.
Эскизы к декорациям и костюмам написал не профессиональный художник, а режиссер нашей оперной студии, бывший певец Колодуб Александр Алексеевич. Он сделал это не хуже любого профессионального художника. Оформление было яркое, живописное, очень правдивое. Каждая сцена радовала глаз, и это оформление слилось в единое целое с музыкой, игрой актеров и созданием такой большой, многоплановой и очень веселой оперы!
Когда все было соединено в единое целое, прошли репетиций, была назначена генеральная репетиция, а за тем - спектакль. Спектакль прошел мало сказать с успехом - это был настоящий праздник! И мы, исполнители, и зрители получили огромное удовольствие. На нем побывали и представители нашего радиокомитета и предложили записать оперу целиком на радио. Пару исполнителей были заменены певцами из оперного театра - и опера была записана. К сожалению, эта запись погибла во время пожара в здании радиокомитета, когда залили часть фонотеки. Там погибли и очень многие мои записи. Сохранилось не больше трети записей.
Отлично сдав все экзамены и спев сложную программу по специальности, я перешла на пятый курс. На пятом курсе также активно мы работали с Зоечкой, делали новые программы и даже немного записывали на радио. А в оперной студии мне поручили партию Ольги в "Евгении Онегине".
Эта партия не очень мне нравилась, хотя она и по голосу была. Эта опера уже шла в прошлом году и меня вводили в эту партию. Режиссером был Лишанский, дирижером - Картацци. Поскольку партия была небольшая, я ее очень быстро выучила и спела в спектакле, который был поставлен без особых премудростей, весьма в традиционной манере.
А затем я приступила к работе над партией Любаши в "Царской невесте" Римского-Корсакова. Это была моя мечта. Выучив и сдав партию, я приступила к мизансценным репетициям с очень хорошим режиссером Колодубом Александром Алексеевичем. Это тот, кто создал декорации к "Майской ночи". Будучи в прошлом оперным певцом, он очень хорошо чувствовал, каково должно быть поведение артистки, которая не только поет, но и должна создать образ. С ним было очень интересно работать. Он мной был доволен, и мы решили, что это будет мой выпускной спектакль. Но не тут-то было!
Композитор Юлий Мейтус написал оперу "Молодая гвардия" по роману Фадеева и решил, что надо сначала показать в оперной студии, где поет молодежь. На художественном совете опера очень понравилась, а поскольку тема был очень злободневна, у всех на памяти еще была война, решили немедленно приступать к ее постановке. И полетела моя Любаша..! Я начала учить Улю Громову - одну из молодогвардейцев. Дирижер спектакля - Тольба, режиссер - Завина. И опять я попала в руки этих прекрасных мастеров своего дела.
В спешном порядке начали учить партии - опера должна была выйти в конце учебного года. Времени было не так уж много. Юлий Сергеевич часто приходил, слушал и все время помогал нам. Он очень был заинтересован, чтобы его премьера прошла очень хорошо. Помню, один раз мы репетировали на сцене. Присутствовал Юлий Сергеевич, дирижировал Тольба, а Завина проводил мизансценные репетиции. Шла сцена вечеринки, где мы должны были хорошо разыграть веселую компанию. Завина подсказыал нам, поправлял нас, мы старались все делать по его указаниям, но все как-то не клеилось. Наконец он сел, задумался и говорит:
- Собственно говоря, вы - их ровесники. Что я буду вам подсказывать, как веселиться? Делайте все, как сами понимаете. Забудьте о том, что я вам говорил!
Мы опешили. Потом собрались с духом и решили немного побаловаться и это получилось просто великолепно. Любка Шевцова очень весело пританцовывала и разыгрывала немецкого офицера, мы все смеялись, было все непринужденно и весело. Так примерно и шла репетиция всего спектакля. Мы играли самих себя, нам было легко. Поэтому спектакль получился очень правдивый и берущий за душу.
Помню такую сценку. Мы в тюрьме. Меня допрашивает Брюкнер. Я от него отвернулась. Он берет пистолет и пистолетом поворачивает мою голову к себе и в это время в зрительном зале какая-то женщина истерически начала кричать:
- Палач! Палач!
До такой степени была жива память о войне, об оккупации, что эта женщина на какое-то время поверила в то, что происходит на сцене. Так воспринималась наша опера.
Премьера стала моим государственным экзаменом. Успех был огромный. Счастливый Мейтус выходил на поклон вместе с нами - исполнителями, дирижером, режиссером, хормейстером и художником! Вот таким образом, счастливо и радостно, я закончила консерваторию, свой оперный профиль.
Второй госэкзамен был по сольному пению, где я должна была исполнить довольно большую и разнообразную программу. Надо сказать, что у меня действительно была необыкновенная, разнообразная и очень сложная программа, в которой нужно было исполнить 4 арии, 3 романса и народную песню. Все произведения должны были быть различных эпох, различных стилей. Она выглядела так: классическая ария, с которой я начинала, была небольшая красивая ария из одной из опер Генделя на итальянском языке; затем ария Леоноры из оперы "Фаворитка" Доницетти; ария Иоанны из оперы Чайковского "Орлеанская дева"; ария Варвары из оперы Данькевича "Богдан Хмельницкий" (очень трудная, тесситурная). Дальше шли романсы и народная песня. Мы с Зоей выучили большое количество романсов. Нам хотелось спеть и то, и другое..! Наконец, мы выбрали. Остановились на таком варианте: Лист "Как дух Лауры", Шапорин "Осенний праздник", в обработке Майбороды "Чуєш, брате мій" (старинная народная песня) и окончили концерт двумя романсами Рахманинова "Не пой, красавица, при мне" и "Весенние воды".
После экзамена меня очень хвалили и поздравляли. Даже называли "настоящим мастером"! Я окончила консерваторию, окончила учиться и получила диплом с отличием, который сейчас называют "красным" дипломом. Так, ярко и достойно, я подвела итог своей многолетней учебы.
- А мы не хотим с вами знакомиться, - ответила я им и быстро начала грести в сторону лодочной станции, чтобы сдать лодку и отвязаться от них! Вышли мы на берег и пошли в летний кинотеатр. Шел какой-то старый фильм. Поскольку сеанс был дневной, то кинотеатр был почти пуст. Мы сидели, смотрели, но в это время за нашей спиной эти трое сели и начали комментировать все, что происходило на экране. Это было очень смешно и остроумно. Мы поняли, что это не хулиганы, а просто веселые ребята, достаточно непростые, судя по их шуткам. Когда сеанс закончился, мы решили вернуться домой и шли по длинной-длинной аллее в сторону метро "Измайловское". Ребята нас провожали и мы познакомились. Они оказались большими любителями музыки. Все трое были из Баку, все трое учились в высшей партийной школе (ВПШ) при ЦК КПСС и все имели высшее образование. Так что это были не просто какя-то босячня, а довольно образованные и интеллигентные люди. Пока мы шли этой длинной дорогой я почувствовала, что понравилась Мише Сухорукову, будущему моему мужу. А Мила, светлокожая блондинка приглянулась Коле Парседанову, армянину. Мы обменялись телефонами. Миша мне позвонил на следующий день и мы с ним начали встречаться.
С сентября я продолжала учебу в училище и мы с Мишей виделись почти ежедневно. У нас завязалась тесная дружба, которая постепенно переходила в более близкие отношения. Кончились наши свидания тем, что 5 декабря мы с ним поженились, а Женя устроила нам пышную свадьбу у себя дома. Когда все гости собрались и начались тосты с поздравлениями и пожеланиями нам, встала Женя и сказала:
- Ну вот, я выполнила обещанное Маркусу! Я тебя довела до свадьбы. Теперь я передаю тебя в руки мужу. Пусть он также будет внимателен и пусть так тебя любит, как люблю тебя я!
Несмотря на то, что она "передала" меня из рук в руки моему мужу, она всегда продолжала меня любить и быть очень близким мне человеком, а когда нужно - и помогать мне.
Еще до свадьбы мы с Мишей договорились, что я беру его фамилию. Таким образом я из Любомирской стала Сухоруковой. Поменяла фамилию и до некоторой степени поменяла свою судьбу. Начался новый этап в моей жизни. Дело в том, что Миша оставил Высшую Партийную Школу, перешел на заочное обучение. Его пригласили заместителем редактора журнала "Смена" (журнал при ЦК комсомола). Он продолжал жить в общежитии ВПШ, там жили все комсомольские работники. Но потом его попросили оттуда, поскольку он женился, а женатых там не поселяли. Стал вопрос - где мы будем жить? Потому что его редакция не обеспечивала жильем своих работников, а мне очень захотелось в Киев и продолжить учебу в киевской консерватории. У меня было мало надежды на московскую консерваторию. Миша согласился со мной, и мы решили, что это правильный выход из создавшегося положения.
Михаил Сухоруков и Галина Сухорукова
Он обратился в ЦК комсомола, чтоб его отправили на работу в Киев. Мы решили, что если он будет работать в Киеве в ЦК комсомола Украины, то ему дадут какое-то жилье и мы сможем существовать. Некоторое время мы прожили у Жени, немного - у дяди Лаврика, пока наконец Миша не принес направление на работу в Киев в ЦК комсомола Украины. Мы собрали свои пожитки и уехали.
Приехав в Киев, мы поняли, что нас ожидают тяжелые жизненные трудности. В разрушенном Киеве думать о каком-то жилище было абсурдом. Возвращались из эвакуации семьи, им не было где жить. Много случаев было когда целые семьи жили на лестничных площадках. Миша даже заикнуться не мог о жилье для нас. Первое время, несмотря на то, что он поступил на ответственную работу в ЦК ВЛКСМ, нам оплачивали около месяца комнату в весьма захудалой гостинице, а потом отказались оплачивать. Ищите, мол, сами. И мы искали в течение полутора лет. Где мы только ни жили, где мы только не скитались. Но ничего. Мы были молоды. Полны энтузиазма!
Миша трудился, а я училась. Этого было вполне достаточно, чтоб мы чувствовали себя счастливыми. Приехав в Киев и поселившись в гостинице, на следующий же день я пошла в консерваторию, в деканат вокального факультета. Когда я зашла в кабинет декан читал какие-то бумаги. Поднял голову, посмотрел на меня:
- Я вас слушаю.
- Дело в том, что я в 45-м году окончила первый курс Киевской консерватории, потом по семейным обстоятельствам должна была уехать в Москву, вышла замуж. Сейчас моего мужа перевели на работу в Киев. Я хочу продолжать учиться в консерватории. Помогите мне в этом!
Он меня расспросил, я предупредила, что изменила фамилию, показала свой паспорт, а также свою зачетку за первый курс. Посмотрев ее, он говорит:
- Вы были хорошая студентка, почти все пятерки. Попробую вам
помочь. Пойдемте к заведующему кафедрой вокального факультета.
Повел меня в класс Евтушенко Доментия Гурьевича, объяснил все и спрашивает:
- Как можно поступить? Ведь середина года.
И они вместе решили, что меня надо послушать.
- Сейчас начинаются полугодовые экзамены, а после них комиссия вас послушает и если с пением все в порядке, мы вас примем обратно, конечно, на первый курс. На второй курс вы никак не можете попасть. Подойдете ко мне после экзаменов, мы назначим прослушивание.
Все складывалось для меня прекрасно. За свое пение я не очень волновалась потому как считала, что хорошо подготовлена. А самое главное - я прослушаю весь экзамен и выберу педагога, у которого захочу учиться.
Экзамены длились несколько дней, и я прослушала абсолютно всех, не пропустив ни одного выступления. Из всего, что услышала, лучше всех, грамотнее и профессиональнее всех пели студенты класса Брун Клары Исааковны. Я решила во что бы то ни стало, чего бы мне это ни стоило, попасть в класс Клары Исааковны. Хватит заниматься самодеятельностью, учиться у кого-нибудь и как-нибудь! На что ушли у меня годы? Я верила в свои музыкальные и вокальные способности, но для того, чтобы добиться профессионализма, нужна серьезная работа и серьезная вокальная школа.
Прослушивание мне назначили сразу же по окончании последнего экзамена. Накануне я побывала у Евтушенко. Он меня расспросил что я пою и выбрал примерно 3-4 произведения, которые нужно было спеть, а также назначил мне концертмейстера, с которой я прорепетировала свою программу.
Итак, после окончания экзаменов меня пригласили на сцену. Вокальная кафедра в полном своем составе сидела на своих местах, чтобы прослушать меня. Я пела арию (не трудную), романс, народную песню и еще один романс. Последний романс я решила взять из репертуара, который очень нравился моей Балановской. Это романс Варламова "Мне жаль тебя". Я решила - вот сейчас всю душу вложу в него, чтоб понравиться. И так трепетно пела его! Спела первый куплет, дошла до второго. Где-то в середине вижу - члены кафедры начали смеяться, правда, достаточно сдержанно, стараясь не обидеть меня! Но я чувствовала, что они вот-вот сейчас обхохочутся. Я смело пела, старалась доказать, что я хорошая певица, что я хорошо чувствую то, что пою! Когда я закрыла рот, раздался хохот! Они все расхохотались! Я ужасно растерялась. Подошла ко мне Литвиненко-Вольгемут, знаменитая народная артистка, солистка нашего оперного театра, и говорит:
- Деточка, извини, что мы смеялись. Ну, кто вам дал петь это произведение? Какой идиот придумал это?!
- Мой педагог.
- Как она могла придумать такой репертуар! Вы же так нелепо выглядите! Как это было смешно! Стоит юная девочка, совсем юная! И поет "Мне жаль тебя, ты искренно так любишь и ласки ждешь ты от меня. Но, бедный друг, себя ты этим губишь. Я не могу любить тебя!" А дальше - еще хуже! "Была пора, когда и я любила, и пело сердце жизни молодой. Но туча черная мой горизонт затмила и не блестит луч солнца надо мной". Это же ужасно нелепо! Подумай! Такая юная девочка поет, как пожилая, у которой уже все позади!
Я смотрю на нее - и ни капли не обиделась! Она так искренне смеялась, так искренне подошла утешить меня.
- Но ведь артистка должна все уметь сделать! Даже если я молода, то должна была сыграть пожилую женщину!
- Вам это очень хорошо удалось! Поэтому мы так смеялись! Вы нас уж извините. Вы способная девочка, имеете душу. Вы нам понравились. Я ее от всей души поблагодарила и счастью моему не было границ.
Итак, я студентка Киевской консерватории! Мне осталось только оформить кое-какие документы в деканате и после зимних каникул я приступила к занятиям на первом курсе. Когда я сказала декану, что хочу учиться у Брун Клары Исааковны, он покачал головой и говорит:
- Очень сложная ситуация. У нее огромный класс. Ну что ж, пишите заявление.
Я написала заявление, но оно ничего не значило. Клара Исааковна категорически не хотела никого брать в класс. У нее была огромная нагрузка, даже перегрузка. Было много выпускников, с которыми надо было как следует заниматься, работать над государственной программой. Она была очень перегружена и категорически отказалась. Но случай мне помог.
Кроме вокала я должна была еще сдать некоторые предметы, так как моя учеба в музучилище совершенно не признавалась, а в консерватории я уже не была около двух лет. Первый экзамен мне назначили по истории русской музыки у совершенно изумительного педагога, профессора Лии Яковлевны Хинчин. Правда, она была очень занята и сказала:
- Идемте в коридор, станем возле окна и я вас расспрошу.
Мы с ней стояли возле окна друг против друга, облокотившись на очень высокий подоконник и она потихонечку начала меня спрашивать и чем дальше, тем больше убеждалась, что у меня очень хорошие знания по русской музыке. Как мне запомнилось, последний ее вопрос был такой: "На один и тот же сюжет есть две оперы. Это "Ночь перед рождеством" Римского-Корсакова и "Кузнец Вакула" Чайковского. Расскажите мне разницу между ними - какая специфика одной оперы и какая - другой". Мне это показалось очень интересным и я потихоньку начала ей рассказывать о специфике опер Римского-Корсакова и специфики музыки Чайковского. Я исходила именно из этого и очень интересно все ей рассказала. Мой ответ вполне ее удовлетворил. Потом пошел общий разговор и она меня спрашивает:
- Где вы хотели бы учиться?
- Лия Яковлевна! Я ужасно хочу заниматься у Клары Исааковны Брун. Но она очень перегружена. Помогите мне! Вы в хороших отношениях с ней?
- В очень хороших. Мы в очень дружеских отношениях!
- Помогите мне! Видите, что я не такая уж бестолковая!
- Ну что вы! Вы очень способный человек. Попробую. Постараюсь как-то ее убедить, чтоб она вас взяла. Идемте прямо сейчас.
И мы с ней пошли к классу №13. Только мы подошли к классу, как оттуда вылетела Лиля Лобанова, держа возле груди какие-то ноты, глаза полные слез и тут же расплакалась! Лия Яковлевна говорит:
- Мда, сейчас не очень подходящее время с ней разговаривать. Вы оставайтесь здесь, в коридоре, а я пойду сама с ней поговорю.
Прошло немного времени, и меня пригласили в класс. Передо мной сидела пожилая женщина. По ее несколько порозовевшему лицу было видно, что она еще волнуется после того скандала, который она устроила Лиле, и поэтому никакого желания у нее не было даже разговаривать со мной. Но она обещала. Когда я поздоровалась, она ответила:
- Здравствуйте, здравствуйте. Но я должна вам сказать, что у меня переполненный класс, что я очень загружена и я не смогу вам уделять никакого внимания. У меня нету для вас даже времени. Но Лия Яковлевна так вас расхвалила, что вы такая умная, дай Бог, чтоб вы и певица была такая же хорошая. Но это мы услышим после. А пока что я обещала Лие Яковлевне, что возьму вас к себе. Но! При единственном условии. Вы будете заниматься тогда, когда кто-то или заболеет, или пропустит урок, или у меня просто будет свободное время. Только тогда! А пока вы будете сидеть и слушать мои занятия. Если вы на это согласны, то я попробую с вами начать заниматься, поскольку вас кафедра признала годной для занятий вокалом.
Клара Исааковна Брун.
Клара Исааковна Брун в роли Тоски.
Я ответила, что не только согласна, но для меня будет большой радостью учиться у нее!
- Ну что ж, там увидим. А пока - сидите и слушайте.
Я поблагодарила Лию Яковлевну и уселась слушать занятия. Когда спела последняя студентка, Клара Исааковна обратилась ко мне:
- А теперь я хочу послушать вас. Ноты есть?
- Да!
Она попросила концертмейстера сыграть. Я спела ей два произведения, после чего она меня остановила. Мое пение не только ей не понравилось, она была ужасно возмущена педагогами, которые меня учили:
- Деточка! Вы же не умеете ничего! Вы ни о чем представления не
имеете! Как они вас учили? Что это за портачи. Да их близко нельзя допускать к преподаванию! Да, придется мне повозиться с вами как следует. Ну что ж, раз вы согласились, будете вы мучиться и я еще больше буду мучиться с вами.
Я смиренно пролепетала:
- Но я очень буду стараться.
- Будем надеяться.
Так произошло мое знакомство с великолепным выдающимся педагогом Кларой Исааковной Брун.
Нужно сказать, что на первых порах, на первых уроках мне было необыкновенно трудно. Я ее не понимала и не могла сделать то, что она от меня требовала. Это частенько выводило ее из себя. Она как-то спросила:
- Чем вы занимались раньше? Расскажите мне о себе.
Я рассказала, что немного училась пению в Челябинске, но в основном я училась в мединституте.
- Боже мой, такая прекрасная профессия! Зачем вам пение? Возможно, вы были бы прекрасным врачом и меня лечили бы!
Меня такие разговоры не очень вдохновляли и подчас я впадала в уныние. Но как-то внутренне чувствовала, что еще немножко - и я запою.
Этому очень способствовала концертмейстер класса - Зоя Ефимовна Лихтман. Будучи прекрасной пианисткой, она обладала особым дарованием - концертмейстера! Для этого нужно не только прекрасно владеть инструментом, быть хорошим пианистом, но особо чувствовать того, кому она аккомпанирует и вести за собой, учить и помогать не только словами, но и своей игрой. В начале обучения такой наставник просто необходим! Она была как бы моим вторым педагогом. В технику пения, в вокальные приемы она никогда не вмешивалась. Ее задача была, чтобы наиболее глубоко, наиболее выразительно почувствовать произведение, которое ты исполняешь. Нужно сказать, что ей это всегда удавалось!
Зоя Ефимовна Лихтман
Портер работы ГС.Сухоруковой
Технические вокальные приемы лучше всегда удавались, когда студент думал не только о том, как петь, но и ЧТО петь. Зоечка была достаточно молода, хотя уже имела большой опыт концертмейстерской работы в эвакуации. Занимаясь со мной и аккомпанируя мне, она чувствовала, что я с огромным удовольствием с ней занимаюсь, легко и быстро воспринимая все ее замечания. И ей стало интересно со мной заниматься. Она чувствовала, что абсолютно необходима мне для того, чтобы более ярко развить свое музыкальное дарование. Она начала назначать мне дополнительные уроки. Я даже приходила к ней домой. Там можно было работать, не смотря на часы, а в полное свое удовольствие. Постепенно наши чисто деловые отношения перешли в дружбу, а затем - в теплые, почти родственные отношения в течение многих лет и на работе, и в гастролях, и на отдыхе!
Прошло 5 лет после ее смерти. Мне ее сильно не достает. Я потеряла родного, очень близкого человека.
В память о ней остались наши записи на радио, где она аккомпанирует мне не только виртуозно, но и тонко чувствуя, что я пою, как я исполняю. Своим аккомпанементом она подчеркивала мою выразительность и мы с ней сливались в единое целое! Такое очень мало кому дано. Это особый талант аккомпаниатора.
Итак, я учусь на первом курсе Киевской консерватории в классе Клары Исааковны Брун. Только сейчас я поняла, что учиться пению - очень сложная работа. По крупинкам я воспринимала ее школу. Чем дальше я занималась, тем легче мне становилось петь, и мой голос на глазах менялся. Ушла тремоляция, некоторая визгливость, появилась густота, появилось совершенно другое звучание и другая окраска моего голоса. Мне показалось, что я не должна петь как сопрано, что мне трудно с верхами, мне гораздо легче петь внизу, что мне легче петь не чисто сопрановые произведения, а те, которые устроены где-то по центру голоса. Я поделилась этим с Зоечкой. Она мне посоветовала поговорить с Кларой Исааковной. Клара Исааковна согласилась со мной и предложила мне выучить Романс Полины из "Пиковой дамы" Чайковского:
- Я послушаю, что у тебя там с верхами, что с низами. Конечно, это у тебя не получится, это не для тебя. Это слишком сложное произведение, но будет как-то понятнее, что с тобой делать.
Мы выучили и я ей спела. Конечно, это было не шикарное пение, но достаточно по голосу. Мы решили, что Клара Исааковна будет меня вести как высокое легкое меццо-сопрано. Кое-что из произведений сопрановых немного транспонировали вниз и на экзамене я спела довольно легкую программу, тщательно отработанную с Зоечкой и никто не заметил, что пару романсов мы пели в меццо-сопрановой тональности.
Вопрос об изменении типа голоса не стоял. У меня всегда было немного сопрановое звучание голоса, хотя я считалась меццо-сопрано и пела все самые трудные произведения. У меня было в голосе много металла. Я прозвучала, как сопрано и получила пятерку, так как вполне соответствовала первому курсу.
Второй курс я уже начала как меццо-сопрано. Надо сказать, что это решение было абсолютно правильным потому, что мне стало легче петь и многие вокальные неудобства стали уходить. Я стала очень прилично успевать. Что касается остальных, теоретических, предметов, то они преподавались на очень высоком уровне. Были прекрасные педагоги. Остановлюсь на некоторых из них.
Лия Яковлевна Хинчин, которая читала историю русской музыки. Никакой сухистики, никакого специального запоминания дат! Материал излагался до такой степени живо, интересно и глубоко, что даты сами по себе запоминались. На ее уроках было очень интересно. Знания мы приобрели глубокие и крепкие.
Ада Израилевна Германн. Это была педагог старой закалки. Она читала историю зарубежной музыки. Лекции вела спокойно и убедительно, глубоко раскрывая перед нами творчество того или иного композитора. Ее лекции всегда слушались с большим интересом и легко запомнились.
Теорию музыки и гармонию преподавала Фрида Исааковна Аэрова. Это была моложавая и привлекательная женщина небольшого роста. У нее был особый метод преподавания. Такие сухие предметы как теория музыки и гармония читались ею энергично и даже увлекательно. Всегда чувствовалось, что она любит свой предмет, а задачи и упражнения были замысловаты, с каким-то элементом выдумки. Она не любила, когда студент долго думал надо ответом, подгоняла всех, требовала:
- Отвечайте в темпе рresto!
Конечно, вряд ли можно было в этом самом быстром темпе отвечать, но это как-то мобилизовало нас быстренько подумать и быстренько ответить! Она развивала наш музыкальный слух. Я, пожалуй, одна из немногих наших студентов отвечала ее требованиям. Она очень мягко и сердечно относилась ко мне.
Один раз произошел такой эпизод. Подходит она ко мне и говорит:
- Пойдите сейчас на экзамен к пианистам. Я буду принимать у них экзамен. Там есть такие олухи! Помогите им немного, а я выйду из класса. Не могу я - хорошие очень пианисты, талантливые, но как-то они не тянут мой предмет!
- Хорошо, Фрида Исааковна.
Я пошла, села на заднюю скамейку. Фрида Исааковна написала несколько пунктов задания на доске и вышла! Многие, конечно, сами справились, но многие присылали мне записочки, чтобы я ответила. Таким образом, нескольким я послала ответы. С грехом пополам прошел экзамен. Я подошла к Фриде Исааковне:
- Скажите мне, пожалуйста, ведь это пианисты! Они играют сложнейшие произведения. Почему они так путаются? Плохо слышат интервалы...
- Они играют и не прислушиваются, какой интервал играют, а вокалисты значительно сильнее в этом отношении. Они не только поют свою мелодию, но и помнят, как это выглядит на нотном стане. У певцов, у самых способных, достаточно хорошо развит музыкальный слух.
Знания, которые я получила в классе Аэровой, мне очень пригодились в дальнейшей моей практической работе. Взять хотя бы мое умение петь с листа незнакомую вещь. Благодаря этому мы с Зоечкой могли просматривать большое количество произведений и отбирать для дальнейшей работы то, что нам болбше нравилось.
Историю украинской музыки преподавала Анисия Яковлевна Шреер, которая читала материал чуть ли не с истоков украинской музыки. Надо сказать, что очень многое мы услышали впервые, познакомились с целым рядом самобытных и интересных композиторов прошлого века.
Был у нас еще один музыкальный предмет, который мы прослушали в течение года. Это ознакомление с различными инструментами симфонического оркестра. Мы изучали отдельные группы: струнные, духовые, ударные... И каждый инструмент в отдельности. Мы узнали, что существуют не только скрипичный и басовый ключ, а еще теноровый, альтовый... Мы должны были записать мелодию после скрипичного ключа в каком-то другом ключе. Помню, мне на экзамене досталась арфа. Я должна была рассказать, как переменить тональность, перевести из одного лада в другой лад. Для этого существовали педали. Сейчас я этого ничего не помню, но для моего кругозора это не помешало!
Кроме того, в консерватории существовала кафедра марксизма-ленинизма, куда входили педагоги, читающие политические предметы: эстетику, философию, политэкономию, историю КПСС и прочее. Читались они по строго заведенной программе. Кто-то похуже, кто-то лучше, а некоторые - совсем неважнецки. Но музыкальные предметы читались на очень высоком уровне. Благодаря этому мы получили обширные и глубокие знания музыки, а благодаря педагогам - высокий профессиональный уровень!
Еще в консерватории существовала оперная студия, где ставились достаточно сложные оперные спектакли, в которых участвовали студенты старших курсов. Спектакли были разные и ставились часто. Они были очень популярны у киевской публики. Это был второй оперный театр в Киеве с отличными дирижерами, режиссерами и небольшим, но хорошим оркестром! Самые талантливые выпускники, получившие школу оперного пения в консерватории, зачислялись солистами в наш оперный театр.
Здание оперной студии
Наша студия была нашей гордостью. Такой студии не было ни в одной консерватории Советского Союза, включая и Москву и Ленинград!
Перейдя на второй курс, я продолжала очень активно и очень увлеченно заниматься, хотя у нас были ужасающие бытовые условия. У нас не было даже собственной комнаты. Мы жили где попало и у кого попало. Я ожидала ребенка. Но учеба была самым главным в жизни. Сдав досрочно все экзамены в конце апреля, я выехала в Баку к родителям моего мужа, где 24 июня родила сына Кирилла.
Когда Кирюше исполнилось 2 месяца я решила ехать обратно в Киев. Родители мужа были милейшие люди, окружили меня большой любовью и вниманием, отговаривали ехать. Но я ужасно страдала от жары, ребенок тоже. Я почувствовала, что не смогу больше там быть и уехала. Дорога была трудная, с пересадкой в Харькове. Прямого поезда в Киев не было. Нужно было утром приехать в Харьков, просидеть весь день, а вечером сесть на Киевский поезд... Мне повезло, что там комната матери и ребенка, где дежурила медсестра. Она очень помогла мне возиться с ребенком, оставалась, когда я бегала покушать и таким образом как-то я пробыла до вечера.
Утром меня в Киеве встречал Миша. В связи с тем, что у него родился ребенок, ему дали комнату в общежитии, где жили комсомольские работники. Оба мы были очень счастливы, что у нас появилась крыша над головой. Вскоре стали расселять жильцов общежития. Очевидно, кому-то понадобилось это помещение, которое было в самом центре города. Мы получили маленькую проходную комнатку на бульваре Шевченко. Туда переселили и других - каждому дали по комнате. Через нашу проходную комнату проходила большая семья с тремя детьми и бабушкой! У них была большая комната.
Прошел сентябрь. Кирюше было уже 3 с лишним месяца, и я решила вернуться к учебе. На первом этаже жила очень милая пожилая женщина, которая согласилась, пока я буду на занятиях, сидеть с Кирюшей. Поскольку он был искусственник, то я ему оставляла еду, она его кормила, а я спокойно могла заняться своим делом.
Когда я приступила к учебе и начала посещать лекции, я поняла, что это непосильно для меня - посещать лекции, варить обед, обеспечивать мужа едой, ухаживать за ребенком, варить ребенку отдельную еду... Женщина тоже не могла сидеть долго с мои сыном, а только несколько часов. Я попросила о свободном посещении лекций, и мне пошли на встречу. Это очень облегчило мою жизнь - появилось больше времени для семьи. Часть предметов я оставила для постоянного посещения консерватории потому, что это были практические предметы, в основном - музыкальные. А философию-политэкономию я вообще перестала посещать, так как у меня на руках были прекрасные стенограммы лекций, которые читались в ВПШ - мой муж перешел на заочное обучение, а материалы он получал из Москвы. Лекции читались очень видными учеными - профессорами и академиками. Толково и очень понятно. По каждой лекции была отдельно переплетенная брошюра. Так что я имела чудесный материал на руках и изучала, сидя дома.
Хочу рассказать о довольно неприятном событии, которое произошло со мной во время посещения лекций. Политэкономию преподавала у нас Сара Павловна (фамилию я не помню). Читала она лекции громким и ужасно визгливым высоким голосом как будто без знаков препинания - все подряд. Слушать ее противный голос для меня было просто мучением. Я не в состоянии была вникнуть в смысл сказанного - был только ее противный голос! Он мне ужасно действовал на нервы. Когда он начинала читать лекцию, на меня нападал какой-то странный смех. Мне все время хотелось смеяться, разговаривать, рассказывать какие-нибудь анекдоты - лишь бы не слушать ее! Как будто бес в меня вселился. Однажды я что-то рассказывала, вокруг меня сидели ребята и смеялись. Она остановила лекцию:
- Сухорукова! Как вы себя ведете! Вы мне напоминаете Анфису Козыреву из "Угрюм-реки". Вы читали?
- Да, я читала. Почему это я вам ее напоминаю? Я такая же беспутная, как она?
- Нет, вы себя отвратительно ведете!
- Сара Павловна! Вы меня обижаете.
Все смеются. Она взвизгнула и начала кричать изо всех сил на меня:
- Прекратите это безобразие! Вы мешаете мне читать лекцию!
- Хорошо, я прекращаю, - встала и ушла!
Этот момент она хорошо запомнила и на экзамене решила со мной разделаться. Дело в том, что из-за того, что она так ужасно читала, никто не знал этот предмет, никто не понимал ничего. А поскольку я очень хорошо разобралась во всем, все однокурсники собирались вместе в квартире моей подруги Вали Федоровой (которая жила в центре города и имела большую квартиру). Я рассказывала подробно политэкономию. Ребята тоже начали разбираться во всем. Я рассказывала коротко, но ясно. Меня благодарили и таким образом все знали, что политэкономию я знаю лучше всех. На экзамене, когда я вытянула свой билет и отлично ответила по нему, она говорит:
- Вы очень плохо посещали, почти не посещали мой предмет и не были на последней обзорной лекции по политэкономии империализма. И задала какой-то каверзный вопрос, на которой я не смогла ответить. Я ей говорю:
- Я все ответила вам, могу и дальше продолжать вам по всем вопросам, которые были нам даны, а там не было такого вопроса!
Она ехидно рассмеялась:
- Конечно, вы просто не посещали, а если бы посещали, то смогли бы ответить на мой вопрос! Вам двойка!
Я резко повернулась и ушла, ужасно возмущенная и расстроенная. А когда закончился экзамен, ребята собрались все вместе и пошли к проректору по учебной части Михайлову. Они подали коллективное заявление, на котором все расписались о том, что со мной поступили несправедливо и что я знаю политэкономию лучше, чем все они.
В то время коллективные заявления имели очень большой вес. К ним прислушивались. Он обещал разобраться во всем. И вот мне назначили переэкзаменовку в кабинете Михайлова. Собралась кафедра марксизма-ленинизма, разложили билеты, предложили мне взять билет и прилюдно отвечать по нему. Мне необыкновенно повезло. Я вынула билет о прибавочной стоимости! Это я знала буквально на зубок и хорошо помня то, что учила по стенограмме, я ответила очень пространно, глубоко и показала, что я действительно знаю предмет. Дальше я запросто ответила на два небольших вопроса. Мне сказали спасибо и я ушла. За дверью меня ждали мои однокурсники, они переживали за меня. Мы услышали, как там в кабинете шел очень громкий разговор. Прошло время. Из кабинета вышел заведующий кафедрой марксизма-ленинизма, сказал:
- Дайте мне вашу зачетку!
Понес мою зачетку в кабинет и вынес с отметкой "пять"!
Это был последний весенний экзамен. В следующем году я уже Сары Павловны не видела среди педагогов консерватории.
Единственный предмет, которому я уделяла максимум своих сил и энергии и который старалась никогда не пропускать - это занятия вокалом с Кларой Исааковной и Зоечкой. Это было делом моей жизни, и я упорно стремилась овладеть любимой профессией!
Несмотря на разные бытовые трудности, я продолжала учиться с большой отдачей сил и энергии! Каждый хороший урок, когда что-то новое у меня получалось, доставлял мне огромную радость и я чувствовала, как постепенно понемногу я приобретаю правильные вокальные навыки. У меня появилось хорошее дыхание, которое выручало в трудных местах. Горло стало мягче, стало легче произносить слова во время пения. Мне стало легче петь! Мы с Зоей брали все новые и новые произведения, и я очень увлеченно над ними работала.
К концу третьего курса собрался небольшой репертуар из любимых нами произведений. Мы с Зоечкой решили вынести его на суд публики. Клара Исааковна поддержала нас в этой идее. И вот мы объявили концерт в одном отделении, но вещей 10-12 было! Мы его достаточно успешно исполнили перед студенческой аудиторией, которая собралась в маленьком зальчике. Это был первый концерт в моей жизни! Я почувствовала огромную радость и счастье от моего первого успеха. Конечно, много еще было пробелов в пении, но моя музыкальность и искренность всегда доходила до публики!
Немного отвлекусь. Перейду от поэзии к жизненной прозе.
Мы продолжали жить в маленькой комнатке. Когда Миша начал работать в Шевченковском райкоме партии заведующим отделом пропаганды, нас выселили буквально на улицу. С ребенком! Вот такие были правила жизни в то время. Нам многие сочувствовали, но райком в то время не мог ничего дать Мише. Нас приглашали к себе на недельку, на 5 дней разные работники райкома из жалости и сочувствия. Я была в полном отчаянии. Рушились мои занятия. Только когда часа на 2-3 женщины, у которых мы жили, соглашались посидеть с Кирюшей, я могла хоть на немножко сбегать на занятия. Но это не то, что мне нужно было.
Как-то Миша пришел и рассказывает, что существует прекрасный элитный детский садик, принадлежащий обкому партии и облисполкому. Там прекрасные условия и есть маленькая группа детей ясельного возраста. Мы подбросили Кирюшу на пару часов и пошли узнавать. Действительно, очень хороший детский садик, малюсенькая группа дедей, отдельная няня, есть пожилая и очень солидная медсестра, которая нам сказала, что здесь прекрасные условия для детей. Что можно ребенка определить в круглосуточные ясли. За ним будет круглосуточный уход и внимание. Миша с трудом добился разрешения поместить ребенка в этот детский сад. Там действительно было прекрасно - и условия, и чистота, и прекрасное питание. Я освободилась, Мише тоже легче было. Кирюшу забирали только на субботу и воскресение. Мы только ночевали в Мишином кабинете на узеньком черном клеенчатом диванчике. Рано утром приходила уборщица и заставляла нас подниматься - она убирала. Я очень недосыпала. В райкоме работа кончалась очень поздно - такая была команда сверху. Если Там еще работают, то и более низкого ранга работники компартии должны сидеть на работе - а вдруг будет какой-нибудь приказ! Я сидела в садике напротив райкома и смотрела в окна. Как только начинали тушить окна, я поднималась в Мишин кабинет, мы доставали из ящика постельное белье и укладывались до утра. Утром, наскоро умывшись, мы завтракали тем, что я приносила вечером, и я убегала на занятия. Так до вечера... В пятницу мы забирали Кирюшу к себе, в Мишин кабинет. Рабочий день по пятницам заканчивался раньше и кабинет был свободен. Миша притащил откуда-то два больших кресла, соединил их вместе и устроил Кирюше кроватку. Так мы жили ночь, субботу, еще одну ночь, воскресенье, еще одну ночь, а в понедельник утром мы его отводили в детский садик.
Кушать мы ходили в столовую, которая была недалеко от нас, где неплохо готовили, и можно было накормить ребенка. Так мы прожили некоторое время, пока над нами не сжалились, видя наше бедственное положение, и не выделили нам долгожданное жилье - маленькую комнатку в ветхом двухэтажном деревянном доме на первом этаже! Без всяких удобств. Маленькая передняя, в которую выходило 4 двери и там кроме нас жили еще три семьи. Вход был прямо со двора. Для нас это было великое счастье! Пока Кирюша был в детском садике, мы каждый вечер до глубокой ночи приводили в порядок эту комнатку. Миша покрасил окна, двери, я оклеила ее обоями. Благо, она была маленькая и низенькая. Кое-какую мебель нам выдали в райисполкоме. То, что им было не нужно. Это был диванчик, несколько стульев и стол. Даже какой-то шкаф был, бывший книжный. Но уже была мебель! И вот в пятницу мы Кирюшу забрали в новую квартиру!
Единственным «но» был пол. В углу он прогнил и образовалась небольшая, но глубокая яма. Мы боялись, чтобы ребенок не поломал ножку, если попадет в эту яму. Кое-как прикрыв ее, мы еще поставили два стула, чтобы туда не было доступа. Соседи принесли нам детскую кроватку, из которой вырос их сын, а также кое-что из посуды. Постепенно мы начали обживаться. Наша скитальческая жизнь кончилась! Кирюша больше не был в круглосуточных яслях. Вечером мы забирали его домой, а утром Миша перед работой отводил его. Я начала учиться на четвертом курсе.
В середине сентября приехала к нам Мишина мама Лидия Николаевна, оставив своего мужа, моего свекра, на попечение старшего сына. За свекром был хороший уход, у него была собственная комната в большой квартире. А Лидия Николаевна, приехав на некоторое время, осталась у нас на всю жизнь. Это была очень добрая и благородная женщина, тонкая и деликатная.
В те годы нам жилось трудно и в бытовом отношении, и в материальном. Ни разу мы не слышали от нее ни жалобы, ни упреков, что трудно! Наградой для нее было то, что рядом с ней были любимейшие сын и внук! У меня с ней сложились теплые, даже нежные дружеские отношения. Она меня любила так, как если бы я была ее родной и любимой дочкой. Помогала мне во всем, поддерживала всегда и во всем. Будучи от природы музыкальной, она очень ценила во мне то, что я пою и считала своей святой обязанностью помочь мне выучиться. И она это делала превосходно, оберегая меня от всякой физической работы. Она следила за тем, чтобы у меня были руки в порядке и хорошая прическа, когда я выхожу на улицу. Словом, она воспитывала во мне будущую артистку, беря на себя все, чем должна была бы заниматься молодая хозяйка.
Мамочка Лида всегда была рядом со мной, как ангел-хранитель, или даже как ангел-спаситель. Если бы не она, я не достигла бы успехов в учебе и в дальнейшем творчестве. Моя мама не имела возможности мне помочь. Она сидела в Челябинске с очень старенькой и больной матерью, моей бабушкой. Мама, даже живя в Киеве, никогда не ревновала меня к свекрови. Между ними были теплые отношения.
Помню один курьезный случай. Звонит мне мама, я поднимаю трубку. Она говорит:
- Доченька! Мне твоя мама сказала, что ты болела!
- Постой. Тебе моя мама сказала. А кто ты?
- Я первая мама, а Лидочка твоя вторая мама!
Это действительно было так.
Вернемся к моей учебе. На третьем курсе у нас был оперный класс - мы должны были участвовать в небольших отрывках из опер. Я пела Ткачиху в Прологе оперы Римского-Корсакова "Сказка о царе Салтане". Мы очень весело и смешно разыграли всю эту сценку к большому удовольствию слушателей.
Ершова, Попова, Сухорукова, 1948
На четвертом курсе мы приступили к работе над оперными спектаклями, идущими в оперной студии. В начале учебного года была назначена постановка новой оперы "Майская ночь" Римского-Корсакова по сюжету повести Гоголя "Майская ночь или Утопленница". Мне дали роль Ганны. Это одна из центральных ролей. А поскольку в консерватории было неважно с тенорами, то на роль Левка пригласили заслуженного артиста из оперного театра Борищенко Виктора Петровича. Для меня это было огромной удачей, так как работать в паре с молодым, но опытным певцом - хорошая школа. Режиссером спектакля был Александр Саввич Завина - очень интересный режиссер, который давал большую свободу актерам. Он как-то легко и непринужденно раскручивал спектакль. Все было так естественно и просто, вроде и не было режиссуры. Вместе с тем, все были на своих местах в любой момент. Спектакль был сложным, с большим количеством действующих лиц, с хором, но обстановка репетиций была настолько творческой и увлекательной, что каждый из нас в меру своих сил и при помощи наших педагогов, старался создать образ, который соответствовал именно сюжету этой оперы.
Дирижером спектакля был Тольба Вениамин Савельевич. О нем хочется рассказать подробнее. Его смело можно назвать выдающимся музыкантом и педагогом. Я пела с очень большим количеством дирижеров в своих сольных концертах с оркестром, но ничего подобного я не встретила. Каждый спектакль, который выходил из его рук, всегда был филигранно отточен, отработан, никакой халтуры - все на самом высоком уровне. Кроме оперной студии он еще дирижировал в оперном театре. Собственно говоря - это была его основная работа. Его оперные спектакли всегда отличались особой слаженностью. Так, как у него звучал оркестр, ни у кого не звучал! И солисты всегда очень ответственно готовились к его спектаклям - требовательность была огромная. Несмотря на такое широкое поле деятельности как оперный театр, он очень любил работать со студентами.
Римский-Корсаков «Майская ночь», 1950.
Сидят (слева направо): Попова, Паторжинский, Паторжинская, Тольба.
Стоят (слева направо): Патлах, Червонюк, Сухорукова, Липавская, Гриннер, Белицкий
Ганна – Галина Сухорукова, 1950
В подготовке студенческого спектакля у него была своя система. Сначала мы учили партии, но обязательно с его концертмейстером - единственной, кому он доверял. Это Липавская Людмила Ильинична.
Она, так же как и мы, с огромным удовольствием работала с Вениамином Савельевичем, подчинялась всем его указаниям.
Самое главное - нужно было чисто интонационно и абсолютно точно выучить свою партию. Когда она говорила, что партия готова, он приходил и принимал партию абсолютно у каждого участника спектакля. Потом начинались самые интересные, самые увлекательные занятия. Будучи совершенно загруженным работой в театре, он не в состоянии был ходить на каждый урок. Но стремился побывать на занятии с Милочкой у каждого. Первый раз пришел он к нам на урок, когда мы с Борищенко пели сцену свидания Ганны и Левка. Это необыкновенно красивый дуэт, очень вдохновенный, очень лирический. Тольба молча прослушал всю сцену и говорит:
- Ну что ж, Милочка, молодец! Вы прекрасно поработали, они все чисто поют и все правильно, но очень уж формально. Нет цветущих яблонь, которые вас окружают, аромата цветения, вашей любви! Все должно быть в звуке, все должно быть в музыке. А вы совершенно формально это поете. Теперь давайте попробуем добавить романтики, молодости, влюбленности!
И он начал с нами работать. Это была тончайшая нюансировка, необыкновенно интересно. Мы так слажено запели, с таким наслаждением, что я поняла - вот так надо, надо всю себя отдавать каждой ноте!
Римский-Корсаков «Майская ночь», 1950.
1-й ряд (слева направо): проф. И.С.Паторжинский, М.Ф.Паторжинская, В.С.Тольба, А.С.Завина, А.А.Колодуб;
2-й ряд: Попова, Патлах, Гринер, Липавская, Зорищенко, Сухорукова, Петровский; Патлах, Червонюк;
3-й ряд: Червонюк, Белицкий
Надо перевоплощаться. А то - только звуки, звуки, звуки! Надо еще и душу!
Это было мне хорошим уроком на будущее.
- Ну, хорошо. Вы справились, - он нас похвалил. - Теперь вы уже готовы приступить к мизансценам.
И так было со всеми. После того, как мы досконально выучили весь музыкальный материал, мы приступили к мизансценным репетициям, которые он проводил по группам, отдельным сценам, отдельным дуэтам, групповые репетиции вместе с хором. Постепенно готовился спектакль. Пока мы репетировали, Тольба работал с оркестром. Как-то, пробравшись в зал, я села в уголочке так, чтобы меня не было видно, и решила послушать, как же Тольба работает с оркестром. Мне это было очень интересно.
Прежде, чем начать основную репетицию, он настраивал оркестр. Так настраивают инструмент. Он давал различные интервалы для разных инструментов. У него был изумительно тонкий слух на высоту звуков. Он подправлял то, что его не устраивало. Были разные аккорды, разные интервалы, унисон то скрипок, то духовых, потом он их соединял. Затем он брал трудные места где, как он помнил, что-то не получалось и отрабатывал. И когда полностью оркестр был настроен, он начинал репетицию. Оркестр звучал идеально чисто! Такую настройку он делал всегда даже для того, чтобы начать самую рядовую репетицию. Он требовал - если оркестрант играет, он должен играть чисто; если певец поет, он должен петь всегда чисто! Вот откуда в его оркестре всегда была такая слаженность.
Эскизы к декорациям и костюмам написал не профессиональный художник, а режиссер нашей оперной студии, бывший певец Колодуб Александр Алексеевич. Он сделал это не хуже любого профессионального художника. Оформление было яркое, живописное, очень правдивое. Каждая сцена радовала глаз, и это оформление слилось в единое целое с музыкой, игрой актеров и созданием такой большой, многоплановой и очень веселой оперы!
Когда все было соединено в единое целое, прошли репетиций, была назначена генеральная репетиция, а за тем - спектакль. Спектакль прошел мало сказать с успехом - это был настоящий праздник! И мы, исполнители, и зрители получили огромное удовольствие. На нем побывали и представители нашего радиокомитета и предложили записать оперу целиком на радио. Пару исполнителей были заменены певцами из оперного театра - и опера была записана. К сожалению, эта запись погибла во время пожара в здании радиокомитета, когда залили часть фонотеки. Там погибли и очень многие мои записи. Сохранилось не больше трети записей.
Отлично сдав все экзамены и спев сложную программу по специальности, я перешла на пятый курс. На пятом курсе также активно мы работали с Зоечкой, делали новые программы и даже немного записывали на радио. А в оперной студии мне поручили партию Ольги в "Евгении Онегине".
Чайковский «Евгений Онегин», 1951
Гнатюк, Стеценко, Григорьев, Картацци
Попова (няня), Сухорукова (Ольга), Родионова (Ларина)
Эта партия не очень мне нравилась, хотя она и по голосу была. Эта опера уже шла в прошлом году и меня вводили в эту партию. Режиссером был Лишанский, дирижером - Картацци. Поскольку партия была небольшая, я ее очень быстро выучила и спела в спектакле, который был поставлен без особых премудростей, весьма в традиционной манере.
А затем я приступила к работе над партией Любаши в "Царской невесте" Римского-Корсакова. Это была моя мечта. Выучив и сдав партию, я приступила к мизансценным репетициям с очень хорошим режиссером Колодубом Александром Алексеевичем. Это тот, кто создал декорации к "Майской ночи". Будучи в прошлом оперным певцом, он очень хорошо чувствовал, каково должно быть поведение артистки, которая не только поет, но и должна создать образ. С ним было очень интересно работать. Он мной был доволен, и мы решили, что это будет мой выпускной спектакль. Но не тут-то было!
Композитор Юлий Мейтус написал оперу "Молодая гвардия" по роману Фадеева и решил, что надо сначала показать в оперной студии, где поет молодежь. На художественном совете опера очень понравилась, а поскольку тема был очень злободневна, у всех на памяти еще была война, решили немедленно приступать к ее постановке. И полетела моя Любаша..! Я начала учить Улю Громову - одну из молодогвардейцев. Дирижер спектакля - Тольба, режиссер - Завина. И опять я попала в руки этих прекрасных мастеров своего дела.
Ю.Мейтус «Молодая гвардия», в роли Вали Борц (в фильме)
В спешном порядке начали учить партии - опера должна была выйти в конце учебного года. Времени было не так уж много. Юлий Сергеевич часто приходил, слушал и все время помогал нам. Он очень был заинтересован, чтобы его премьера прошла очень хорошо. Помню, один раз мы репетировали на сцене. Присутствовал Юлий Сергеевич, дирижировал Тольба, а Завина проводил мизансценные репетиции. Шла сцена вечеринки, где мы должны были хорошо разыграть веселую компанию. Завина подсказыал нам, поправлял нас, мы старались все делать по его указаниям, но все как-то не клеилось. Наконец он сел, задумался и говорит:
- Собственно говоря, вы - их ровесники. Что я буду вам подсказывать, как веселиться? Делайте все, как сами понимаете. Забудьте о том, что я вам говорил!
Мы опешили. Потом собрались с духом и решили немного побаловаться и это получилось просто великолепно. Любка Шевцова очень весело пританцовывала и разыгрывала немецкого офицера, мы все смеялись, было все непринужденно и весело. Так примерно и шла репетиция всего спектакля. Мы играли самих себя, нам было легко. Поэтому спектакль получился очень правдивый и берущий за душу.
Помню такую сценку. Мы в тюрьме. Меня допрашивает Брюкнер. Я от него отвернулась. Он берет пистолет и пистолетом поворачивает мою голову к себе и в это время в зрительном зале какая-то женщина истерически начала кричать:
- Палач! Палач!
До такой степени была жива память о войне, об оккупации, что эта женщина на какое-то время поверила в то, что происходит на сцене. Так воспринималась наша опера.
Премьера стала моим государственным экзаменом. Успех был огромный. Счастливый Мейтус выходил на поклон вместе с нами - исполнителями, дирижером, режиссером, хормейстером и художником! Вот таким образом, счастливо и радостно, я закончила консерваторию, свой оперный профиль.
Второй госэкзамен был по сольному пению, где я должна была исполнить довольно большую и разнообразную программу. Надо сказать, что у меня действительно была необыкновенная, разнообразная и очень сложная программа, в которой нужно было исполнить 4 арии, 3 романса и народную песню. Все произведения должны были быть различных эпох, различных стилей. Она выглядела так: классическая ария, с которой я начинала, была небольшая красивая ария из одной из опер Генделя на итальянском языке; затем ария Леоноры из оперы "Фаворитка" Доницетти; ария Иоанны из оперы Чайковского "Орлеанская дева"; ария Варвары из оперы Данькевича "Богдан Хмельницкий" (очень трудная, тесситурная). Дальше шли романсы и народная песня. Мы с Зоей выучили большое количество романсов. Нам хотелось спеть и то, и другое..! Наконец, мы выбрали. Остановились на таком варианте: Лист "Как дух Лауры", Шапорин "Осенний праздник", в обработке Майбороды "Чуєш, брате мій" (старинная народная песня) и окончили концерт двумя романсами Рахманинова "Не пой, красавица, при мне" и "Весенние воды".
После экзамена меня очень хвалили и поздравляли. Даже называли "настоящим мастером"! Я окончила консерваторию, окончила учиться и получила диплом с отличием, который сейчас называют "красным" дипломом. Так, ярко и достойно, я подвела итог своей многолетней учебы.