Война. Эвакуация. Киевский мединститут. Музучилище

Утром 22 июня я спустилась на Крещатик в парикмахерскую сделать маникюр. Когда зашла, увидела большую группу людей, стоявших перед репродуктором. Они слушали радио. Я тоже остановилась и услышала голос Левитана - началась война. Говорил Молотов... Я механически слушала его голос, а сама думала: "Война! Что с нами будет?" Я быстренько побежала к тете Пане. Но дома никого не было, и я решила подождать. Первая прибежала тетя Пана, расстроенная, в слезах, в панике. Она очень волновалась за дядю Толю. Вскоре он пришел и с порога объявил, что его забирают в армию и завтра рано утром он должен явиться вместе со всеми мобилизованными на сборы. Тетя Пана говорит:

- Если ты уедешь, я поеду в Москву к маме. Но сначала я тебя провожу. (Бабушка жила у своей племянницы.)

- Ни в коем случае! Там будет так много людей, что ты меня и не найдешь. Я сегодня тебя отправлю в Москву, собирайся.

Она плачет, не хочет ехать. Чем их спор кончился, я не знаю. Думаю, что тетя Пана уехала... Я с ними попрощалась и побежала к себе домой. Маркуса я застала в кабинете. Он обрадовался моему приходу и говорит, что звонила Женя, она не может приехать - здесь военное положение и не пускают. Она сегодня выезжает в Харьков и очень просила, чтоб мы спасли Борю:

- Сегодня уже поздновато, а завтра мы это решим.

Я ему рассказала, что мобилизовали дядю Толю. Он говорит:

- А меня тоже уже мобилизовали на один очень важный военный объект. Я должен туда явиться. Ничего не поделаешь. Война. А ты иди домой, отдохни, приди в себя. А утром посмотрим. Что-то я придумаю.

И я ушла к себе. Не успела я пообедать, как пришел Маркус и говорит:

- Знаешь, меня Ланда (это его первый секретарь райкома) очень просил, чтобы ты его выручила. У него мобилизовали секретаря и он остался без помощи. Необходимо, чтоб кто-то сидел у него на телефоне.

Я спустилась вниз и Ланда ввел меня в круг моих обязанностей. Он положил передо мной карту района, очень подробную, и показал несколько телефонов:

- В крайнем случае, звони вот по этому телефону! Это телефон главного командования. Разбирайся, я в тебя верю. Мне надо на пару объектов съездить.

Он ушел. Я села за телефон и сразу получила информацию, что в каком-то селе обнаружили группу неизвестных. Тут же я сообщила в военное подразделение, чтоб они проверили это. Затем какая-то группа непонятных машин проезжала по шоссе, опять звоню. Так было много раз. Но один раз мне пришлось позвонить в штаб. Звонили из правления колхоза. Они видели, что самолет неподалеку от села сбросил группу парашютистов. Тут нужно было подключать центральное командование. Таким образом, я была в курсе всего, что происходило в нашем районе. Я просидела за телефонами 8 часов. Когда было за полночь, приехал Ландо с молодым человеком в военной форме и сказал, что это связист, который меня заменит. Я все рассказала, что происходило. Он меня очень похвалил и отправил отдыхать.

Утром приехал Маркус:

- Одевайся, поедешь за Борей.

Мы спустились вниз. Возле подъезда стояла военная машина. Она была больше легковой, с высоко поставленным кузовом. Я даже подумала: "Это для того, чтоб она могла проходить по любым дорогам!" За рулем сидел молодой военный. Я села рядом с ним, в руках у меня была сумочка с паспортом и военным пропуском и мы поехали в сторону Ворзеля. Когда мы проехали Киев, шофер остановился и говорит:

- Я вижу, что вы устали. Пойдите на заднее сидение и полежите немного.

Я это сделала с удовольствием потому, что действительно очень устала. Мы выехали на гостомельское шоссе. Когда проехали примерно половину - услышали гул самолета и увидели, как из-за леса показался самолет. Шофер моментально нырнул вниз и лег. Мне он приказал лежать смирно и не двигаться:

- Это немецкий самолет!

Он летел прямо на нас. Приблизившись, он начал расстреливать нашу машину из пулемета. Полетели стекла. Сделал круг над лесом и полетел дальше. Шофер отряхнул стекла с костюма и скомандовал мне:

- Выходи! Залезай под машину. Он еще вернется!

Я выбежала и залезла под машину. Это было легко, так как машина высокая. Он тоже залез под машину, и мы лежим. Опять загудел самолет, он вернулся, но стрельбы больше не было. Очевидно, он увидел, что в машине никого нет и решил поберечь патроны. Пролетев над нами, он скрылся в ту сторону, откуда прилетел. Мы поняли, что больше не будут нас атаковать. Немного отряхнулись и поехали в сторону леса. В лесу уже серьезно отряхнулись, а шофер каким-то металлическим предметом сбил остатки стекол на рамах. Как ни странно, лобовые стекла остались целы. Только мы окончили убирать машину, тут как тут патруль:

- Кто вы такие? Что тут делаете?

Я с иронией и знанием дела отвечаю:

- Мы не немецкие парашютисты, как вы видите!

Он разозлился:

- Разговорчики! Показывайте документы!

Я показала военный пропуск, шофер тоже показал пропуск, объяснили, куда и зачем мы едем и нас пропустили. Еще несколько раз нас останавливал патруль, и, наконец, мы приехали в Ворзель. Местные жители показали нам, где находится детский сад, и мы туда подъехали. Там оставался только наш Боря и директор детского сада. Она ни за что не хотела отдавать нам Борю:

- Я не знаю кто вы такие. Не могу в чужие руки отдать ребенка!

Как мы ей ни доказывали, что ей ни говорили - она ни в какую. Тогда парень вынул пистолет и сказал:

- Я тебя сейчас пристрелю и мы все равно заберем ребенка!

Она испугалась и вывела Борю. Я попросила, чтоб она вынесла какое-нибудь детское одеяльце. А Боря не захотел с нами ехать и так ревел, что пришлось его, ревущего, взять на колени, сесть в машину и уехать!

Мы опять въехали в лес. А Борька, как на зло, продолжал громко реветь! Голос у него был такой звонкий, что звенело в ушах. Нас опять начали останавливать патрули. Сколько можно реветь? В конце концов, он успокоился и ехал, как миленький со мной на заднем сидении. Опять проехали лес, злополучное гостомельское шоссе и приехали в Киев. Наконец мы дома. Маркус нас уже ждал. Он пригласил шофера перекусить и объявил нам:

- Сейчас покушаете и полчаса вам на сборы! - Он посмотрел на часы. - Через два с половиной часа уходит последний поезд из Киева на Харьков. Надо успеть!

Мы быстро покушали, покормили Борьку и начали собираться. На столе стоял открытый огромный фибровый чемодан. У него по крышке для крепости шли деревянные полоски и два огромных замка. На дне уже лежали Женины вещи, которые собрал без нас Маркус. Я доставала из шкафа свои и Борины вещи и быстро их укладывала. Очень спешила и, как обнаружилось потом, кое что очень нужное оставила. Сверху положили большую папку с разными документами. Чемодан оказался переполненным, его с трудом закрыли. Маркус наполнил продуктами большую матерчатую сумку с кожаными ручками.

Благодаря его заботе, мы всю длинную дорогу не голодали. Шофер снес чемодан вниз и погрузил в машину. Я несла корзину с продуктами, а Маркус держал Борю на руках и очень нежно с ним прощался. Он всего его обцеловал, как будто чувствовал, что больше его не увидит. Он не мог нас проводить, ему надо было вернуться к работе. Я с ним попрощалась, мы расцеловалась. Маркус попросил шофера помочь нам сесть в поезд.

Когда мы вышли на перрон, увидели целую толпу провожающих людей. А когда подошли к поезду - оказалось, что он полностью забит. Но парень не растерялся. Из нас всех он единственный имел внушительный вид - в военной форме, да еще и с пистолетом на боку. Ему как-то не возражали. Он потребовал, чтобы чемодан приняли из окна, Борьку он тоже передал через окно, а я протиснулась в тамбур, где стояли курящие мужчины. В вагоне было очень много женщин с детьми, и курить в вагоне запрещалось. Мне было страшно тесно. Наш провожающий немного постоял, помахал мне рукой и ушел.

Вот я слышу, как ревет Боря! Я начала кричать:

- У меня ребенок плачет! Пропустите меня!

Мужчины как-то потеснились, я буквально пролезла через них и зашла в вагон. Мой огромный чемодан стоял на проходе почему-то вертикально. Очевидно, он мешал ходить. Боря уже успокоился, сидя у кого-то на руках, и уже не орал. Я поставила чемодан в нормальное положение, села на него и рядом посадила Борю. А поезд все стоит... Это вызывало беспокойство. Решили, что ждут темноты для того, чтобы незаметно проехать по мосту через Днепр. Очевидно, так оно и было. Поезд тронулся, когда совсем стемнело и очень медленно шел с абсолютно погашенными огнями. Одна сердобольная душа дала нам что-то вроде подушечки. Скорее всего, это были вещи, сложенные в наволочку. Я положила свой великолепный чемодан плашмя и уложила Борьку, который буквально засыпал у меня на руках, а сама стояла и смотрела, как мы переезжали Днепр. Зенитки грохотали на обоих берегах. Прожектора ловили немецкие самолеты. На наших глазах подбили самолет и все ликовали. Какая-то бомба упала вдали, в Днепр... Нас не трогали. Нас не заметили. Мы черной змейкой ползли к мосту, нас было не видно. Так мы добрались до Дарницы и въехали в лес. Вернее, это была небольшая станция, окруженная лесом. Там мы очень надолго остановились. Кругом стояла кромешная темень - и на улице и в вагоне. Боря спал, а я сидела на краешке чемодана, прислонившись к косяку и пробовала задремать. Когда рассвело, вдоль нашего поезда ходил начальник поезда. Останавливался возле каждого вагона и предупреждал, что стоять будем долго из-за того, что впереди разбомбили поезд и пока его не разберут и не очистят нам дорогу, мы будем стоять. Поскольку с туалетами в поезде не очень благополучно - пользоваться лесом, а когда дадут знак двигаться, поезд даст три очень долгих гудка, пока все не вернутся в вагоны.

Когда Боря проснулся, один мужчина, видя мою растерянность, предложил свою помощь, повел Борю куда-то под кустики и привел его обратно. Я попросила женщину, ехавшую с двумя детьми, посмотреть за Борей и вышла сама, а когда вернулась, мы сели завтракать. Благо, у нас было, что покушать!

Вагон немного опустел, так как люди выходили подышать воздухом, погулять и мне удалось уложить Борьку спать на временно опустевшей скамейке. Я легла возле него, чтоб немного вздремнуть. Но пришли хозяйки этих мест и мне пришлось встать. Они обратились ко мне:

- Ребенок пусть поспит, мы посидим с краю. Сколько можно ходить, ноги устали.

Я воспользовалась тем, что Боря спит, вышла из вагона и с огромным удовольствием походила по травке. Вернулась в вагон, а Боря еще спал. Вскоре он проснулся, я взяла его и тоже вывела из поезда... Прошел день, а когда стемнело и настала ночь, наш поезд тронулся. Еще в сумерки, пока не стемнело, детей уложили спать. Мой чемодан стоял впритык к лавке, где сидела женщина с двумя детьми - мальчиком и девочкой младшего школьного возраста. Она их уложила спать, села в ногах, а Борьку положила на какие-то мягкие сумки, стоявшие между лавками. На другой лавке сидели две женщины и взрослый мальчик, который сидел возле столика под окном. Такие были мои соседи. Я же опять сидела на чемодане на подушечке, облокотившмь на перегородку, разделяющую купе и тихонько разговаривала с соседкой. Мы обе радовались, что наконец-то едем.

Когда мы выехали из леса на более открытое пространство то увидели, что ночь не такая уж и темная. Очень ярко светила луна. Вдруг появился самолет! Мы не знали, чей это самолет. Он летел параллельно с нашим поездом, не приближаясь и не удаляясь... Я испугалась. Натянула на Борю платок, которым он был укрыт. Я решила, что сейчас будет стрелять и стекла попадут на Борю! Самолет так и летел минут 5. Эти минуты казались нам вечностью. Потом развернулся и улетел. Все облегченно вздохнули! Что это был за самолет? Те, кто его разглядел, считали, что он немецкий. Освещенный луной он казался огромным, зловещим и было жутко, когда его огромная тень падала на наш вагон.

Можно себе представить, как испугался машинист, и наш поезд мчался со страшной скоростью подальше от немцев и поближе к своим! Я опять просидела всю ночь на чемодане. Под утро, когда начало рассветать, наш поезд остановился у какой-то маленькой станции и очень долго простоял. Дальше было много станций и много всяких остановок. Помню, как в Полтаве вышло несколько человек, и я смогла нормально сесть. Но от невероятной усталости и трех бессонных ночей я плохо соображала, у меня все было как в тумане. Сейчас я уже почти ничего не помню.

Наконец, ночью мы приехали в Харьков. Какой-то добрый человек помог мне перетащить чемодан в зал ожидания. Я его положила, села на него и уложила Борьку, который был совершенно сонный. Его головка лежала у меня на коленях, и он спал. Так я просидела довольно долго в еле-еле освещенном зале - в городе было военное положение и комендантский час. Ходить по городу можно было только с 6 часов утра. Я сидела измученная, с опухшими ногами, но у меня появилась какая-то энергия, что я уже в Харькове, что скоро попаду домой и все страшное осталось позади!

Утром пришла женщина, которая отдернула темные шторы и громким голосом приказала:

- Выметайтесь! Санитарный час! Я буду убирать.

Все поднялись и пошли. Я подняла Борю, поставила чемодан и поняла, что ноги меня не слушаются. Взяла Борю за руку и стала волочить чемодан по земле. Женщина увидела, как я мучаюсь, взяла мой чемодан, спустилась с лестницы и пронесла чемодан подальше от вокзала и поставила к заборчику, который ограждал скверик и ушла. Я опять села на мой чемодан. Борька был веселенький. У нас еще оставалась еда, я покормила его и сама немного покушала. И мы сидим. Вдруг радио громко передает: "Любомирская Галя с ребенком! Подойдите к дежурному вокзала! Вас ждут родные!" Ну-ну! Легко сказать "подойдите"! Я сижу, волнуюсь. А по радио несколько раз передавали сообщение для меня. Оказывается, у Женечки, которая уже жила у нас, начальник вокзала был хороший знакомый. Она ему позвонила и говорит:

- Моя племянница с моим сыном едут из Киева поездом! Когда они прибудут?

- Дело в том, что из Киева выехало два поезда. Первый разбомбили. Очень много жертв. Ты представляешь, сколько у людей горя! Этот поезд разбирали несколько часов, чтобы следующий мог пройти. Возможно, что твоя племянница и сын приехали вторым поездом, будем надеяться. Поезд прибывает ночью. Из-за комендантского часа не надо приезжать ночью. А утречком приезжайте на вокзал, я буду дежурить, и мы будем их искать.

Мама и Женя первым же трамваем примчались на вокзал. Начальник дал распоряжение объявлять по радио, а они ходили по всему вокзалу, искали нас. А в это время к нам подошли несколько новобранцев, молодых мальчиков, которые ехали на фронт. У них были одинаковые чемоданчики в руках и кулечки с пряниками. Они нас угостили. Мы сидим, едим пряники, и они забавляются с Борей:

- Как тебя зовут? Ты любишь песни?

- Люблю!

- Какую песню любишь?

- Катюшу!

И мальчики стали тихонько петь ему "Катюшу". Борька веселый, смеется - он поспал, поел и ему весело! Мама и Женя идут мимо поющих парней и видят нас, сидящих на чемодане! Они со страшным криком бросились к нам:

- Вы живы!

Начали нас обнимать и целовать - не верили своим глазам, думали, что мы погибли. Женя взяла чемодан, мама - за руку Борьку, я - за руку маму! Мы поплелись к трамваю. Вскоре уже были дома. Со слезами радости нас встретили бабушка и дедушка. Я тоже была радостна и возбуждена. Очень скоро я почувствовала, что теряю силы. Мои опухшие ноги еле передвигаются. Меня подхватили, повели в ванную, помыли, одели ночную рубашку. Бабушка приготовила меня покормить. Она рассказывала, что она заставляла меня кушать, а у меня падала на бок голова и закрывались глаза. Я была почти без сознания. Меня уложили в постель, и я проспала немного более суток. Меня будили, чтобы покормить. Я сидела с закрытыми глазами, что-то пила, что-то глотала и опять засыпала.

Проснулась я только на следующий день где-то в 4 часа дня, совершенно обалдевшая. После обеда в кругу семьи я подбодрилась и стала приходить в себя. Женя рассказала, что звонил Маркус, он с ней прощался. Вероятно, мы больше никогда не увидимся. Киев окружен. Есть группа руководящих работников, и они думали как-то пробиться. Неизвестно, получится ли это у них или нет. Пожелал Жене большого счастья, удачи в жизни, здоровья, всего самого лучшего... Просил исполнить две просьбы - сохранить жизнь Боре и помочь Гале стать на ноги. На этом связь прервалась... Я вспомнила наше прощание и мне стало ужасно жалко этого милого, доброго человека. Я очень горько плакала. Меня утешали, но у самих были слезы на глазах. Когда мы немного успокоились, Женя заявляет:

- Мои дорогие и любимые! Деньги, которые прислал Маркус, а он положил их в папку с документами, еще пригодятся. Чтобы спокойно дальше существовать, нужно получать зарплату. Я иду устраиваться на работу.

На следующий день она ушла утром и пришла только к вечеру и объявила:

- Я устроилась на работу в отдел кадров одного крупного предприятия. А тебя, Галя, я устроила слесарем-инструментальщиком!

- Да ты с ума сошла, - ахнула я, - какой из меня слесарь?! Я в этом не разбираюсь.

- Не волнуйся. Ты будешь только числиться на этой должности, а на самом деле это работа кладовщицы. Ты будешь сидеть в цехе холодной обработки металлов, выдавать инструменты и записывать, кому отдала, а потом, когда вернет - вычеркивать фамилию. Вот и вся твоя работа.

- Ну, хорошо, - согласилась я.

На следующее утро мы с ней пошли на работу. Только закончился комендантский час, как мы с ней уже спешили к трамвайной остановке. Нужно было доехать до самой последней остановки, а там пройти квартала три до завода. Моя работа оказалась несложной. В моей кладовой были сплошные полки, а на них - инструменты. Мне рассказали, как называются инструменты и для чего они. Я быстро освоилась. К концу дня мы шли домой вместе с Женей. Завод рано заканчивал работать, засветло - из-за комендантского часа было запрещено освещение, а в темноте работать невозможно. Только начинало смеркаться, рабочие шли домой. И мы с Женечкой тоже шли к трамвайной остановке и ехали домой. Ложились рано потому, что рано надо было вставать. Так мы проработали с ней недельку или больше. Она подходит ко мне:

- Идем, я тебе что-то расскажу. Завод будут эвакуировать и с завтрашнего дня начнется подготовка к эвакуации. Возможно, что мы тоже поедем с заводом.

На следующий день она узнала, что до эвакуации еще далеко - к ней надо подготовиться и очень серьезно. Фронт уже приближался...

По радио мы все время слышали "Харьков не сдадим! Будет крепкой оборона, можете спокойно жить". Но наша мудрая Женечка не поверила. Она поняла, что нам надо эвакуироваться куда-нибудь подальше и как можно скорее. Дома мы обсуждали этот вопрос, и бабушка с дедушкой категорически отказались ехать с нами. Дедушка был очень плох. Он часто задыхался и очень сдавал. Они сказали, что останутся. Женечка уговаривала:

- Поехали! Там тоже есть врачи, подлечат тебя!

- Нет, Женечка, я не поеду. Я не выдержу поездки. Вы меня похороните по дороге. Зачем вам это нужно? Даже если придут немцы, что они с нас, стариков, возьмут? Переждем здесь, и будет все в порядке.

Подумали и решили, что так будет правильно. Женя позвонила своему знакомому начальнику вокзала и сказала, что мы хотим уехать как можно скорее.

- Ты совершенно правильно решила! Пока нет такой массовой эвакуации. Правда, уже много народа выехало. Что я тебе предложу. Сейчас формируется состав, который поедет в Челябинск. Нормальный состав. Надо купить билеты. Сколько тебе билетов?

- Мне нужно три билета. Нас три взрослых и ребенок.

Я говорю:

- Надо четыре билета, Женя! Пусть у Борьки будет свое место, неизвестно, сколько народа будет!

Женя и говорит:

- Четыре билета!

- Хорошо. Приезжай и я тебе их вручу. Послезавтра поезд едет в Челябинск. Только учти, что сейчас ты можешь взять с собой лишь столько, сколько сама можешь поднять! Учти это.

- Хорошо, учтем! Спасибо тебе, я сейчас приеду за билетами.

И она привезла четыре билета.

Мы начали собираться. Прикидывали кто, что будет нести, решали, что нужно взять. У нас на сборы оставался целый день, и мы спокойно и толково все укомплектовали. Получилось, что Женя несет большой чемодан и большой узел с мягкими вещами, мама - 2 чемодана, я - огромную сумку (что-то похожее на большой матерчатый чемодан), в которой лежат шерстяные одеяла, постельные принадлежности, еще что-то, а сверху 2 маленькие подушечки. В другой руке я должна держать Борю и сумку с провизией. Борька же нес свои игрушки. Мы примерились - тяжеловато, но справимся!

Настал день отъезда. Бабушка с дедушкой провожали нас до трамвайной остановки. Когда трамвай подошел, мы попрощались с дедушкой и бабушкой, несколько мужчин занесли наши вещи в вагон и помогли нам сесть. Мы поехали на вокзал, глотая слезы. Приехав, мы кое-как дотащились до вагона. Поезд уже стоял, хотя мы приехали за два часа до отправления. Возле нашего вагона (а у нас были билеты с местами!) стояла проводница. Проверив наши билеты, она разрешила нам сесть. К нашему удивлению, вагон оказался не спальный, как обычно, а сидячий, пригородный... Хотя и довольно широкий и сидения широкие. Каждые 4 сидения, два с одной стороны и два с другой стороны, были разделены перегородкой. Мы быстро нашли свои места. Оказалось, что мы все четверо в одном отсеке. Это было очень удобно. Под окном был небольшой столик, а сверху через весь вагон была сетчатая полка, куда можно было положить кое какие вещи. Мы очень легко устроились. Боря сел возле окна и сразу стал играть со своими игрушками. Мы сположили тюки под скамейку и под столик, а большой чемодан стоял вдоль прохода, но, правда, ноги было некуда девать. Возле противоположного окна было два сидячих места - одно против другого и столик - вот и все оборудование. Когда мы осмотрелись, оказалось, что очень комфортабельный у нас вагон - и туалет с умывальником, и малюсенькое купе на два места для проводницы. Когда мы туда заглянули, оказалось, что там тоже очень много вещей и есть чемоданы и баулы... Наверное, проводница тоже эвакуировалась. В вагоне было очень мало людей. Но очень скоро начал наполняться и полностью был укомплектован. Кто-то сказал нам:

- Что-то ребенок один. У вас есть свободное место?

- Ничего подобного! У ребенка есть билет и оплаченное место.

Люди посмотрели, что на этом месте стоит на коленках Борька, смотрит в окошко, играется и нас больше не трогали, тем более, что на это место не было другого билета!

Наконец, поезд тронулся, и мы покатили в Челябинск. Боря игрался с игрушками, а мы сидели в каком-то оцепенении. Мама сидела с закрытыми глазами, отбросив назад голову с выражением боли и тоски на лице. Женя опустила голову на руку, которая стояла на столике и видно было, что она очень страдает. Я же смотрела в окно и передо мной стояли лица бабушки и дедушки, которых мы оставили одних, и мучительная тоска проникала ко мне в душу... Вот Боре надоело играться, и он решил прогуляться по вагону. Он сполз с сиденья и пошел, а я - за ним. Когда мы проходили по вагону, я увидела, что только мы так комфортно устроились. В других таких же купе находилось порой и по 7 человек, из которых 4 взрослых, а остальные - дети. Есть и взрослые ребята и девушки, и, старшие школьники. Были и девушки моего возраста, с которыми за долгую дорогу мы подружились. Борька заглянул в какое-то купе и его пригласили, посадили на руки, начали с ним беседовать. Он очень смешно разговаривал и все много смеялись. Наконец я забрала Борьку и повела "домой" в купе.

Мама продолжала сидеть в застывшей позе и Женя тоже. Когда мы зашли, и Боря начал разговаривать с Женей и дергать маму, они оживились, поинтересовались, где мы были. Я им рассказала, что мы гуляли вдоль вагона и что он очень загружен, а Боря рассказал про какого-то хорошего дядю. Потом решили перекусить. Покушали и Борьку уложили спать - он всегда днем спал. Когда он заснул, Женя тяжело вздохнула, посмотрела на нас и говорит:

- Я не хотела огорчать моих родителей. Им и так не известно, что предстоит. Но вы должны знать, что я пережила и как я страдаю. Недавно, дня 3 назад, позвонил Ланда. Он в Харькове. Он нашел меня, мы встретились перед его отъездом на фронт. Мы сидели с ним на скамейке в сквере и вот, что он мне рассказал: «Большая группа руководящих работников, в том числе и я с Маркусом, не успели эвакуироваться, и попали в окружение. Пока немцы еще не вошли в Киев, мы, собравшись, решили как-то прорваться. Решили идти в сторону леса, но тут же появились немцы и нас арестовали. Нас начали бить, заставляя сказать, кто мы такие. С ними были и переводчики. Все молчали. Немцы сами поняли, что это за группа солидных людей. По приказу офицера часть солдат куда-то удалилась, скоро они вернулись с лопатами. Каждому выдали лопату и погнали в лес. Стало ясно, что мы должны копать себе могилы. Каждого останавливали и показывали, где рыть. Маркуса тоже подвели к дереву два немецких солдата с винтовками и ткнули в землю, показывая, где рыть. Остальные пошли дальше. Пока те уходили, а эти стояли ко мне спиной, я нырнул в заросли кустарника и лег на землю под большой куст. Сквозь ветки и стволы деревьев я видел, что происходило. Маркус начал рыть. Они тыкали его в спину и кричали "Шнель, шнель!" (скорее, скорее). Он, как мог, вырыл яму и почти до половины погрузился в нее. Они решили, что достаточно, выстрелили в него несколько раз. Он упал в эту яму, они его быстро зарыли. Потом они ушли в сторону Киева. Наверное, всех расстреляли. Лежа под кустом, я слышал бесконечные выстрелы. Я лежал до самой ночи. Потом пошел в противоположную от Киева сторону. На рассвете я увидел шоссе, но успел спрятаться. Проехала большая группа немецких грузовых машин. Когда они проехали, я перебежал шоссе и наткнулся на группу наших солдат. Это была разведка, их послали проверять, что творится под Киевом, где немцы и сколько их, и что они делают. Об остальном, как я попал в Харьков, тебе не будет интересно». Мы с ним посидели. Мне было очень страшно, но я даже не плакала. Я представила себе Маркуса. Мне стало просто жутко. Потом я встрепенулась и вспомнила, что мы оставляем бабушку и дедушку и спросила его: «Скажи мне, Харьков сдадут? Как будет? У меня тут старики остаются». – «Знаешь что, я не буду тебе врать, - ответил он. - Немцы очень быстро двигаются. У них очень хорошая техника. Нас больше, но они сильнее нас». – «Понимаешь, папа болен, он не выдержит дороги. Мы не можем их увозить». – «Думаю, стариков они не тронут. Успокойся».

Женя не плакала и на сей раз. Мама тихо произнесла:

- Бедный, бедный Маркус! Какие изверги! Женечка! Что же будет с нашими родителями?

Мы с Женей смотрели друг на друга и страдали молча. Долго еще я не могла прийти в себя от услышанного. А Женя говорит:

- Ну вот. Я вам все рассказала, потому что не в состоянии больше держать в себе это горе.

Проснулся Боря. Мама быстренько вытерла слезы и жизнь продолжалась.

Поезд мчался на восток. Мы проезжали очень много селений и станций. Почти на каждой станции мы останавливались и долго ждали, так как поезд наш шел вне расписания и приходилось пропускать поезда, идущие по расписанию. Пропускали и поезда, идущие на фронт. Помню, мы как-то очень долго простояли в степи. Наша проводница пошла узнать, что случилось, сколько мы будем стоять. Пришла и объявила, что идут несколько военных эшелонов и в это время не разрешается ехать никаким поездам. Пока мы могли погулять возле поезда. Мы долго ждали первый эшелон. На нем стояли орудия, покрытые брезентом, и были полностью закрытые вагоны. Мы решили, что это продукты везут на фронт. Проехал поезд, полностью составленный из теплушек. Это такие полутоварные вагоны с окнами. У окон стояли солдаты, бойцы, едущие на фронт. Я на них смотрела и мне было их жаль, страшно за них. Что их ждет? Кто из них вернется?

Мы пропустили эти эшелоны, еще постояли, машинист дал длинный гудок и мы быстро забрались в вагон. Молодежь часто собиралась в тамбуре подышать воздухом, поговорить или просто помолчать. Природа была прелестна, не было ни одного дождя, было солнышко и было тепло.

В Челябинск мы прибыли ранним хмурым утром. Нас отправили в баню, которая была устроена рядом с вокзалом специально для таких, как мы. Наши вещи забрали для дезинфекции. Наша одежда тоже должна была пройти дезинфекцию. Когда мы выкупались и оделись от нас так пахло! Такая отвратительная вонь! Мы просто задыхались. Потом нам разрешили пойти в зал ожидания. Перетащили вещи, нашли уютный уголочек и там устроились. А мама и Женя пошли в буфет, который круглосуточно работал. Когда мы поели, Женя переоделась и говорит:

- Я поехала в исполком искать работу и жилье.

Вернулась она к вечеру:

- Быстренько поднимайтесь, машина вас ждет!

Нас действительно ждала машина! Она по дороге рассказывает:

- Я пришла в исполком. Сказала, кто я и что я, показала свой депутатский документ. Они меня очень хорошо приняли и говорят, что сейчас не могут меня взять в исполком, но предложили хорошую работу на время. У них уехал на фронт управдом и мне предложили занять должность управляющей домом, который принадлежит обкому партии и облисполкому. Это огромное хозяйство, большой дом. И дают мне две комнатки в этом же доме! Представляете, как я обрадовалась и моментально согласилась. Так что с завтрашнего дня я приступаю к работе. А сейчас мы едем в нашу квартиру!

Мы приехали действительно в огромный дом, который стоял буквой "П" посредине города. Он выходил на три улицы - Спартака, Цвиллинга и Ленина. На втором этаже нас встретила очень милая женщина, эстонка. Звали ее Сальма Августовна. Ее мужа забрали на фронт. Поскольку у них была трехкомнатная квартира, а всех немного прижимали, чтобы разместить беженцев, она согласилась отдать две маленькие смежные комнаты и осталась в одной большой с дочкой-школьницей. Так мы и поселились в эти две комнатки, где потом очень и очень много лет прожила моя мама.

- Я хочу вам принести что-то покушать, ведь вы с дороги, а магазины откроются только завтра утром!

Мы начали просить, чтоб она не беспокоилась, но она повернулась и ушла. Вскоре она принесла большую кастрюлю с дымящейся картошкой и мисочку, накрытую салфеткой. Мы ее очень благодарили и с удовольствием взяли.

- Кушайте на здоровье, а кастрюлю и мисочку оставьте себе, они

вам пригодятся в хозяйстве.

И ушла.

На следующий день к нам стали заходить соседи и спрашивать, не

нужно ли нам чего, внимательно осматривали комнаты и сами решали, что нам необходимо и приносили! Однажды притащили нам огромное старинное кресло, на котором спал Боря. Мы подкладывали ему под ножки пару стульев, и он довольно долго спал на этом кресле. Таким образом, мы устроились достаточно комфортно и даже уютно.

Так, по доброму и с большим сочувствием отнеслись к нам простые русские люди! Надо сказать, что за все мое пребывание в Челябинске я ни разу не услышала упрека или какого-то недовольства по отношению к эвакуированным. А ведь приехало очень много людей. Всем надо дать жилье и еду! Даже во время моих гастролей в Сибири и на Урале я всегда чувствовала отзывчивость и доброту простых русских людей. Они в чем-то напоминали мою бабушку Анюту - такую светлую и такую добрую!

Мы начали потихоньку успокаиваться после всего пережитого. Женя устроила Борю в хороший детский сад, мама - по хозяйству. Стал вопрос, что мне надо получать образование. В Челябинске был единственный институт сельскохозяйственного машиностроения. Он был организован на базе Челябинского тракторного завода - ЧТЗ, который в то время стал выпускать танки и стал называться Челябинским Танковым Заводом. В этом институте учиться я категорически отказалась. Меня абсолютно не привлекало изучение тракторов, комбайнов и другого сельскохозяйственного оборудования. Я осталась не у дел. Вскоре мы услышали по радио, что в результате жестоких боев наши отступили и немцы вошли в Харьков. Мы были в ужасе. Что же будет с нашими старичками!

А с ними вот что было. Немцы их не тронули - старики их не интересовали. Дедушка продолжал болеть, ему становилось все хуже и хуже. Они не голодали благодаря тому, что в городе появились комиссионные магазины, где скупались драгоценные вещи. Люди сносили туда свои ценности для того, чтобы получить немецкие марки, а на них можно было купить еду. Бабушка отнесла пару наших хороших картин и получила приличную сумму. Они могли нормально существовать. Когда дедушке стало совсем плохо, бабушка пригласила немецкого врача и заплатила ему за это. Тот посмотрел и сказал, что ничего не может сделать, развел руками и ушел. Дедушке стало совсем плохо, ничего ему не помогало и он умер.

Бабушка рассказывала, что была настолько потрясена, что находилась в полубезумном состоянии. Что-то машинально делала, кому-то платила...

Добрые люди разобрали шкаф и сделали гроб и повезли на городское кладбище. В последствии бабушка не смогла найти место захоронения – в таком состоянии она была. Но нужно было продолжать жить, и она постепенно стала приходить в себя. Так, продавая вещи, она смогла бы прожить довольно долго и дождаться наших войск. Но судьба уготовала новые испытания.

В нашей общей квартире, кроме нас, жило еще три семьи. Одна из соседок, имевщая безмолвного мужа и двух сыновей-старшеклассников, была препротивным существом. Она и внешне была препротивная - какая-то приземистая, толстая, со злым лицом. Она без конца скандалила, всех обвиняла, кричала. Мужа оскорбляла без конца. Дети были несчастные, какие-то забитые, никогда ни с кем не играли. Те две семьи

эвакуировались, а эта осталась. И только пришли немцы, как стали посещать ее дом. Детей она переселила в пустующие квартиры, а у себя устраивала шумные вечера. Однажды она явилась к моей бабушке и говорит:

- Ты хорошо готовишь. Будешь у меня домработницей. Мне надо угощать гостей. Ты будешь у меня готовить и убирать квартиру.

Бабушка начала отказываться, что она старая и ей трудно.

- Ничего тебе не трудно! А если только пикнешь, я быстро расскажу, кто твои дети и чем они занимаются!

И бабушка согласилась. Она полностью обеспечивала комфорт - готовила, убирала... К вечеру валилась с ног от усталости, а рано утром поднималась, чтоб опять все начать с начала.

Но это продолжалось не долго. Немцы куда-то начали двигаться. Куда они двинулись - не известно, но эта женщина тоже начала собирать свои пожитки и говорит:

- Поедешь со мной! Немцы берут меня с собой, а ты будешь мне прислуживать.

Бабушка была в ужасе - куда ее завезут! Ничего не оставалось делать. Собрала свои вещи и вместе с ней, ее детьми и мужем поехали на вокзал и сели в поезд. Бабушка даже не знает, куда двинулся поезд! Ехали они, ехали и доехали до Полтавы. Когда бабушка узнала, что это Полтава, решила сбежать. Она взяла чайник, одела побольше вещей и сверху пальто и говорит:

- Надо набрать кипятка, будем чай пить!

И пошла. Дошла до того места, где разливали горячую воду, завернула за угол и с этим чайником бегом по улице пробежала большое расстояние! Смотрит - за ней никто не гонится. Посидела в скверике и опять пошла. Шла очень долго, часто останавливалась. Вышла на окраину города. Перед ней - огромная четырехэтажная школа, а рядом со школой - небольшой домик. Это сторожка, где жил дворник. Туда она и зашла. Ее встретила очень милая женщина средних лет, спрашивает:

- Кто вы?

Бабушка рассказала и спросила эту женщину, кто она.

- А я учительница. В этой школе я преподавала. А сейчас в этой школе немцы живут.

- Как хорошо, что вы учительница! У меня дочка тоже учительница.

- Давайте будем вместе жить раз у вас дочка учительница. Будете мне помогать. Мне трудновато их обслуживать. Я кое-что им готовлю и стираю. Будем вместе.

И бабушка осталась. Они вместе стирали, а иногда немцы приносили продукты, чтобы они готовили что-нибудь вкусненькое. Таким образом бабушка прожила довольно долго. За услуги немцы приносили им продукты, и они могли спокойно существовать.

Сколько прошло времениь - сказать трудно. Очевидно, что после Сталинграда, когда немцев развернули в обратном направлении, это подразделение (довольно большое, ведь они занимали все четыре этажа!) собралось уходить. Они собрались очень быстро и ушли. Эти две женщины остались в неведении, что будет дальше.

Наконец они пошли на станцию и узнали, что Харьков освободили, освободили и Полтаву. Бабушка решила любыми путями добраться в Харьков. Поезда в Харьков не ходили. Как она добралась? Но добралась. Она пошла в НКВД и сказала, что она мать Васильковского Лавра Дмитриевича, который работает в Москве. Моментально связались с моим дядей. Дядя был в обморочном состоянии, ведь тогда очень плохо было иметь родственников на оккупированных территориях. Он не мог поехать за бабушкой, даже не мог никому рассказать, что бабушка (его мама) была в оккупации в Харькове. Женя послала своего мужа Мишу, за которого вышла замуж в Челябинске, за бабушкой. Миша привез бабушку в Москву, потому что Миша был москвичом, и он с Женей уже жил в Москве. Затем бабушку переправили в Челябинск... Вот эту историю бабушка нам и рассказала.

Но это все было после. А пока мне надо было искать работу и Женя предложила:

- Пойди в горком комсомола, покажи свои документы и расскажи, кто ты и что ты и попросись на работу.

Я так и сделала. Мне сразу же предложили быть старшей пионервожатой в большой средней школе, которая находилась на окраине города. Со мной вместе поехала представительница горкома комсомола, представила меня директору и я на следующий же день приступила к работе. В школе был красный уголок, в котором можно было проводить занятия и небольшие собрания. Там мне поставили стол и там было мое рабочее место. В горкоме мне объяснили мое задание: в первую очередь - это сводки с фронтов, чтение свежих газет, потом разные кружки и наведение порядка в классах, помощь учителям. Вскоре ко мне обратилась одна из классных руководительниц:

- У меня в классе есть злостный второгодник. Он еще с прошлой весны должен два экзамена сдать. Сейчас в начале учебного года он и должен сдать. А он и в ус не дует. Надо пойти к его родителям, может они помогут.

Мы пошли. За школой находился район Порт Артур. Не знаю, почему его так назвали. Это было поселение в лачугах. Когда мы пошли по верхней улочке, то случайно оказались на крыше нижестоящего дома - эти лачуги располагались террасами... Мы долго ходили в поисках дома, где живет этот двоечник. Наконец нашли, нам открыла женщина. Она была не старая, но очень изможденная, какая-то серая. Мы спросили, тут ли живет этот мальчик.

- Да, это мой сын. А что случилось? Что он натворил?

Мы с учительницей совершенно интуитивно почувствовали, что не имеем права говорить женщине, что ее сын неблагополучен, что нужно самим справляться с этим, он живет в тяжелейших условиях. Учительница нашлась и говорит:

- Мы пришли просто узнать, как вы живете, условия жизни нашего ученика.

- Какие там условия! Скажите уж лучше - в какой нищете живет мой сын! Нам много раз обещали на работе моего мужа, что выделят какое-то приличное жилье. А теперь об этом надо забыть, потому что наехало столько эвакуированных. Эти бедные люди потеряли все и им надо где-то жить. Будем ждать окончания войны, что все как-то наладится.

- Будем надеяться!

Мы пожелали ей всего хорошего и мимо таких же несчастных лачуг с маленькими оконцами поплелись в школу. Тут же я нашла этого мальчика и привела его в красный уголок. Я ему сказала:

- Я познакомилась с твоей мамой. Твоя мама очень несчастный человек, ей очень трудно живется. Единственной ее радостью будут твои успехи в учебе, а тебе это не трудно - ты способный. Я понимаю, что дома ты не можешь заниматься. Вот тебе мой стол и после уроков приходи и делай домашние задания! Будешь подгонять то, что ты упустил.

Я приводила ему разные примеры, говорила, что в наш век нельзя без образования, что знания ему очень пригодятся в жизни. Я говорила с ним по доброму, мне было его жаль. Он дал мне клятвенное обещание, что он займется, и не будет огорчать маму, сдаст экзамены. Я была счастлива. Через пару дней меня вызывает директор школы. Она говорит:

- Надо нас выручать. У нас заболел учитель математики. Он преподает в трех классах, но это очень неблагополучные классы и если в них не будет уроков, можете себе представить, что они натворят! Нужно эти уроки занять чем-нибудь - чтение, газеты, да что хотите! Главное чтоб было тихо и спокойно.

Я пообещала и на следующий день я пришла в один из этих классов и принесла газету. Я сказала, что сейчас будем читать о том, что творится на фронте. Открыла газету и начала им читать, но не тут-то было! Им сразу стало скучно, начали разговаривать, кто-то на последней парте подрался. Вижу, что этим не возьмешь. Тогда решила спросить их по математике. Они уже заинтересовались, показали мне учебник, я посмотрела, что они учат и что им задано. Начала спрашивать. Оказывается, они очень плохо были подготовлены по математике. И я решила - зачем им читать газеты, лучше я займусь с ними математикой! И я провела урок с ними. Дети заинтересованно меня слушали, а я старалась изо всех сил! Рассказав какую-то главу по своему, я вызвала к доске. Кое-кто понял мои объяснения и самые сообразительные ребята стали поднимать руки, показывая, что они поняли и хотят ответить. Вот так я начала с ними заниматься по методике моей преподавательницы математики Елены Александровны Морозовой. Я их научила более коротко решать и правильно анализировать задачи, и они постепенно начали очень многое понимать.

И так я с ними занималась недельки две. Выздоровел учитель математики, и я опять приступила к своим пионерским делам.

Вдруг меня вызывают на педсовет. Директор школы обращается к учителю математики и говорит:

- Выразите ей свои претензии!

И учитель математики в повышенном тоне обращается ко мне:

- Чему вы там учили моих учеников?! Что такое они начали делать совершенно не по моей методике?! Вы же все испортили!

Я молчу.

- Какое вы имели право!

- Такое и имею право. Я знаю математику и хотела, чтобы дети тоже знали ее! Вы не знаете математику! Вы не правильно учите! Так как вы учите, они никогда не будут знать математику!

Тут взорвалась директор школы:

- Как вы смеете! Вы, девчонка! Говорить солидному человеку такие вещи!

- Я никакие вещи не говорю. Я занималась с ними так, как моя педагог занималась. Я училась и в техническом вузе, так что математику я знаю очень прилично! Не знаю, как учит этот педагог, но знаю, что моя педагог меня научила хорошо!

Директор не унималась:

- Я вам запрещаю впредь заниматься с учениками. Вы на это не имеете права!

- Хорошо. Я не имею право быть старшей пионервожатой. Будьте здоровы! Считайте, что у вас нет старшего пионервожатого. Заявление я подам вашему секретарю. До свидания!

Написала заявление и ушла. Хорошо, что моих документов не было в школе. Они еще не успели завести на меня трудовую книжку. Так что одного заявления было достаточно. Я поехала в горком комсомола, объяснила что и, как и сказала:

- Спасибо, такой мне работы не нужно, - и ушла, понимая, что никакой нормальной работы они мне не дадут.

В это время в Челябинск из Киева приехал медицинский институт, и объявили набор на первый курс. Все начали меня уговаривать поступать. Но я абсолютно не представляла себя врачом. Я понимала технику, а вот с больными иметь дело - мне было это чуждо. Я отказывалась. Тогда Женя привела к нам в гости двух ведущих профессоров, которые преподавали в мединституте. Они с Женей были знакомы еще по Киеву. Одного из них я запомнила. Это был профессор Лурье - очень большая знаменитость.

Женя заранее попросила их уговорить меня поступать в медицинский институт. Мы сидели за чаем, они начали рассказывать, что спасение людей - благороднейшая профессия! Я говорю:

- Ну что ж, мои знания в математике и физике, моя любовь к технике... Что я могу приложить к медицине?

- Что вы! Сейчас медицина все время пользуется всякими приборами. И вы, изучив технику, сможете применять ее в медицине!

Они долго меня уговаривали, и я пошла подать заявление в киевский мединститут в городе Челябинске, так он тогда назывался.

Поскольку мне не нужно было сдавать вступительные экзамены, то меня без всяких проволочек зачислили на первый курс.

Институт находился в бывшей средней школе, где был зрительный зал. В первый день я попала на общую лекцию, которая проводилась в этом зале. Большое количество студентов сидело, слушало. Читал лекцию профессор Спиров по анатомии. Он что-то говорил, я не все поняла. Потом он достал отрезанную детскую ножку и продолжал рассказывать и показывать. Мне стало дурно! Потом он спустился вниз с небольшого постамента и сказал:

- Давайте по рядам, смотрите!

И продолжал что-то рассказывать. Ножка начала двигаться из ряда в ряд. Я с ужасом продолжала смотреть на все происходящее. Мне становилось все хуже и хуже и стало дурно. Я выскочила из помещения. Я не пошла на другие лекции и с трудом доплелась до дома. Мама увидела меня и говорит:

- Что с тобой такое?

Я расплакалась:

- Ты понимаешь, мама, я не смогу этим заниматься!

- Глупенькая! Никогда тебе живую ногу не покажут. Это муляж - учебное пособие! А ты так восприняла.

- Ну и что, что учебное пособие! А если б это была настоящая ножка! Как бы я могла это выдержать!

И расплакалась. Вот такое было мое первое впечатление от института.

Меня успокоили или я сама поняла, что слишком уж бурно восприняла все это, но институт бросать я не собиралась, а решила набраться мужества и продолжать учебу. Надо сказать, что учеба давалась мне легко. Я даже одолела работу в анатомке. Это нечто вроде морга при больнице, только со специальным залом для работы студентов. Я даже препарировала труп с чувством невероятной брезгливости и отвращения. Но решила не отставать от других студентов, которые с большим интересом этим занимались. Особенно меня мучил запах формалина, которым были пропитаны трупы. Трупов было много. Их привозили с вокзала и железнодорожной станции, куда пребывали эшелоны эвакуированных. Некоторые умирали тут же, а некоторых привозили умершими в вагонах. Они лежали в ваннах с формалином. Один труп препарировали несколько человек, каждый выбирал какой-то орган. Я тоже препарировала труп, но взяла себе височную область и старалась аккуратно и постепенно разобраться в строении всего, что находится в области височной кости - os tempоralis по латыни. Дома у меня был анатомический атлас Воробьева, который мне выдали в библиотеке. Это очень красивый и большой альбом с красочным изображением всего, что есть в человеке. Мне легко было проверить, правильно ли я препарировала, правильно ли я нашла то, что нужно. Таким образом, я изучала анатомию.

Анатомичку я старалась посещать как можно реже. Уж очень неприятный осадок у меня оставался!

Значительно позже, когда я сдавала экзамен по Нормальной анатомии профессору Спирову, мне как раз попалась область височной кости. Мой ответ очень понравился профессору, он меня похвалил и поставил 5. Все наши студенты были очень удивлены - это был редчайший случай, когда ему экзамен сдавали с первого раза. Обычно ему сдавали по нескольку раз. Он к чему-то придирался и просил прийти еще раз.

Предметы мне давались очень легко. Достаточно было прослушать лекцию, посмотреть учебник - и я все запоминала. Так что по остальным предметам у меня тоже были пятерки.

Через некоторое время я стала одной из лучших студенток своего курса. Как ни странно, отлично сдав предмет, я очень скоро забывала его. Как будто интуитивно выталкивала из своей памяти все, мне не нужное.

Помню, как очень много лет спустя, я встретила моего педагога из мединститута. Оказывается, она была моей соседкой, жила в соседнем доме. Она сразу же меня узнала, а я - ее. Мы разговорились. Она поинтересовалась, как я живу и очень была рада, что я занимаюсь музыкой:

- Вы счастливый человек!

Она же до сих пор преподавала в мединституте:

- Вы знаете, я очень хорошо вас помню. Вы были одной из лучших моих студенток. Пожалуй, таких студенток, как вы, было очень не много!

Я ее поблагодарила, сказала, что мне очень приятно, что меня помнят столько лет. Затем я виделась с ней много раз, разговаривали. Она была одинока. Последнее время я ее уже не видела. Каждый раз я мучилась - какой же предмет она преподавала?! Мне было стыдно ее спросить. Она меня так помнит, а я все намертво забыла! Думаю, что так же было и с другими предметами. Очень многое стерлось из моей памяти.

В конце третьего курса, который по количеству пройденных предметов считался четвертым, меня вызвал к себе директор института Лев Иванович Медведь (такое смешное сочетание льва и медведя) - в последствии, говорят, чуть ли не министр здравоохранения Украины. Деловой человек был. Он меня вызвал и говорит:

- У нас был педсовет, и мы лучших студентов выдвигали на Сталинскую стипендию. Вы вошли в число лучших студентов, которых мы будем рекомендовать. Особенно вас хвалил профессор Спиров, а его похвалу заслужить очень сложно!

Возможно, что меня утвердили на эту стипендию, но я уже ушла из мединститута, потому что дальше шла подготовка врачей для фронтовых условий. Нужно было пройти медкомиссию. Я прошла ее и меня полностью забраковали по состоянию здоровья, а самое главное - нашли у меня порок сердца, чего я не знала раньше. Никакого смысла не было дальше продолжать учебу. Мне дали справку о том, что я окончила столько-то курсов и выписаны были все предметы, которые я сдала. Меня предупредили, что когда война кончится, а в этом не сомневались, я приду в институт, проучусь еще год и получу диплом:

- Вы прослушали большое количество предметов, и очень успешно. А если хотите - оставайтесь и слушайте лекции со всеми вместе. Это вам пригодится.

У меня был особенно близкий друг Фима Витебский. Он очень нежно относился ко мне. У нас не было никакого романа, никаких поцелуев, а была огромная дружба. Мы всегда были вместе, он очень опекал меня как маленького ребенка. Иногда в холода он снимал с себя теплый шарф, единственную теплую вещь, и одевал на меня со словами:

- Ты же обязательно будешь кашлять!

Он был очень добрый и прекрасно учился. Позже я узнала, что он стал очень хорошим врачом-педиатром. Конечно, такой добрый человек и должен был лечить детей.

Мы вместе и развлекались. Особым развлечением для нас тогда было кино. Почти в центре города находился большой и просторный кинотеатр, который мы частенько посещали, не пропуская ни одного нового фильма, да и те, которые видели раньше. Все фильмы были показаны в кинотеатрах еще до войны. Мы увидели "Александр Невский и "Депутат Балтики" с Черкасовым, "Цирк", "Веселые ребята", "Волга-Волга" с Любовью Орловой. Были отличные фильмы с Верой Зарецкой, где она играла и комические роли ("Свадьба") и очень серьезные ("Сельская учительница", "Член правительства"). Гениальная актриса Раневская, которая запомнилась по фильмам "Весна", "Свадьба", где она играет мать невесты и очень старый фильм "Подкидыш", где она произносит знаменитую фразу "Муля, не нервируй меня", которая стала народной. Прекрасный фильм с Румянцевой "Девчата". Да разве можно все вспомнить? Перед самой войной вышел великолепный фильм с Лемешевым и Зоей Федоровой "Музыкальная история". Наши советские фильмы были не совершенны с технической стороны, наивны и заполитизированы. Но в них снимались такие великолепные, такие гениальные актеры, которые превращали довольно примитивный сюжет в произведение искусства, настолько яркие, живые и глубокие были создаваемые ими образы.

Но восторг вызывали и зарубежные фильмы, смотря которые, мы погружались в незнакомый и очень притягательный мир - мир благополучия, красивой жизни и нарядов, раскованности, мир тонкой и романтической любви и очень привлекательных и очаровательных молодых героинь и героев (особенно героинь). Мы смотрели по много раз такие фильмы (что вспомнила сейчас): "Петерс" и "Маленькая мама", "100 мужчин и одна девушка", "Сестра его дворецкого" с Диной Дурбин, "Леди Гамильтон" и "Мост Ватерлоо" с Вивьен Ли, музыкальный фильм "Большой вальс" с Милицей Кориус о большой романтической любви Иоганна Штрауса с огромны количеством вальсов и ее великолепным колоратурным пением! Для нас каждый фильм был как подарок в нашей трудной и серой жизни. Нам необходимо было хотя бы на короткое время уйти от повседневной жизни и погрузиться в жизнь героев фильмов. Это было очень интересно и доставляло нам истинное удовольствие.

Иногда мы ходили и в драматический театр имени Цвиллинга, который находился на площади как раз напротив моего дома. Там я смотрела пьесу Корнейчука "Платон Кречет" где героя играл очень хороший актер. А как-то когда мы были в театре 6 ноября. Вышел человек перед занавесом и объявил: "Наши освободили Киев!" Боже, что творилось! Сколько было радости! Люди обнимались, целовались, поздравляли друг друга! Ведь в Челябинской эвакуации было очень много киевлян. С трудом удалось продолжить спектакль.

В годы жизни в Челябинске в нашей семье произошли некоторые события, а кое-что - и со мной лично. Расскажу об одном эпизоде, который трудно объяснить.

Как-то я пришла к Жене в домоуправление, и мы сидели, беседовали. Окна этой комнаты выходили на улицу Ленина и были очень низко расположены. Нам очень хорошо были видны люди, которые проходили мимо нашего дома. И вот мимо наших окон идет медленно человек в демисезонном пальто и кепке, поворачивается к нам лицом, останавливается и смотрит на нас. Потом поворачивается и идет дальше. Я вижу, что это мой отец, это его лицо! И Женя его узнала:

- Это же Станислав!

Я выскочила на улицу... Но, я не увидела ни одного человека, похожего на моего отца, даже ни одного человека так одетого. Улица была довольно пуста и видно было всех прохожих. Нигде его не было. Я побежала в том направлении, куда он пошел. Но ни одного мало-мальски похожего на моего отца. Мы долго сидели с Женей и разбирали, что же это такое было - видение должно было привидеться мне одной, а мы видели вдвоем... Так мы ничего и не поняли.

Однажды со мной произошло следующее. По учебной программе мы начали изучать хирургию, и обязаны были присутствовать на операции. Нас одели соответствующим образом - в белоснежные халаты, шапочки, маски и бахилы. Мы зашли в операционную. Хирург объяснил нам, что это будет за операция, взял из рук сестры скальпель и начал делать разрез. Появилась кровь и я начала терять сознание. Меня подхватили и вывели из операционной, посадили на какую-то скамеечку и я еле-еле пришла в себя. Просидела я долго, пока не закончилась операция и все не начали все выходить. Ко мне подошел хирург и начал на меня кричать:

- Как ты сюда попала? Что тебе делать в мединституте? Ты ни куда не годишься! Вон отсюда! Вон из института! Такие врачи нам не нужны!

Он был в бешенстве, а я молчала, ведь он был абсолютно прав. Я решила, что мне действительно не нужно быть врачом. Ведь врачом нужно быть только по призванию, а не по принуждению.

Тяжкие годы войны, годы лишений, годы полуголодного существования, годы моей учебы в мединституте оставили в моей памяти очень светлые воспоминания.

Почти в самом начале моей учебы в городе, да и в стране, была введена карточная система. Это означало, что каждый живущий в городе получал карточки, по которым раз в месяц можно было получить продуктовый паек, содержащий самые необходимые продукты для того, чтобы можно было как-то прожить и не голодать. Пусть впроголодь, но не совсем голодными. Это было очень мудрое решение, потому что основные запасы уходили на фронт, кормить армию. Те ресурсы, которые оставались для тыла, были довольно скромны. Надо было так разделить продукты, чтобы как-то можно было жить. Карточки имели отрывные талоны. Если ты покупал сахар - тебе отрывали талон на сахар. И больше нигде ты не мог бы купить без этого талона. И так со всеми остальными продуктами. Карточки были четырех разных категорий: высшая - литер А, получала наша профессура; педагоги получали литер Б; студенты получали УДП (усиленное дополнительное питание) и последняя категория - просто продовольственная карточка для не работающих. Естественно высшая категория получала приличный паек, низшая - более скромный.

Не обошлось и без юмора. Кто-то из шутников придумал дополнительные названия. Литер А - литерАторы; литер - литерБеторы, а УДП - умрешь днем позже! Остальные назывались "коекакеры". Посмеялись и забыли, а жизнь продолжалась.

В институте на моем курсе создалась особая дружеская атмосфера. Мы все были не только друзьями, но и единомышленниками. Вместе учились, собирались перед трудным экзаменом - читали и разбирали предмет. Вместе ходили в столовую и кушали до невозможности смехотворный обед. Очень часто там был суп из крапивы с несколькими кусочками жира, плавающими сверху. На второе было пюре, размятое водой, без жира и компот неизвестно из чего. Этот обед мы получали по специальному талону. Но мы все были равны. Все имели свое "усиленное дополнительное питание" - полуголодное и скудное. Мы всегда были голодны и всегда все с удовольствием кушали!

Как-то я заснула днем, хотя никогда не могла спать днем. Мне снится большая поляна. Ночь. Очень ярко светит луна. Мы с моими родными вместе идем по поляне в сторону очень мрачного леса. От лунного света- причудливые темные тени. Что-то таинственное было в этом лесу. Мы подходим к краю леса и вдруг видим голову дедушки над землей. Как будто он весь в земле, и только одна голова сверху. Он радостно нам улыбается. Мы тоже обрадовались, не видя ничего неестественного в том, что он закопан. Он не произнес ни одного слова и начал кивать головой, как будто прощаясь, глаза прикрывает. Мы начинаем уходить от него. Мы вроде уходим, но не пятимся, а его видим. Так мы идем, а голова его все уменьшается... Наконец мы потеряли его из виду. Я проснулась с душевным трепетом, с трудом приходя в себя от всего увиденного. Я запомнила это число. Когда бабушка приехала и начала рассказать, как дедушка умирал, я вспомнила этот сон. Оказывается именно в этот день дедушка умирал и мысленно, наверное, прощался с нами...

В то время в моей жизни в Челябинске со мной произошли довольно странные и курьезные случаи. Как-то я была в театре и увидела хорошего маминого знакомого. Я к нему смело подошла, назвала по имени-отчеству и говорю:

- Здравствуйте! Как это вы попали в Челябинск?

Он удивленно на меня посмотрел и говорит:

- А меня зовут совсем иначе!

- Да что вы! Вы же бывали у нас в гостях в Харькове!

- Я в Харькове никогда не был. Я всю жизнь живу в Челябинске!

- Как же так может быть, что вы так похожи на нашего знакомого?

Может у вас был близнец? Тогда извините меня!

И я пошла. Но мне все время не верилось, и я поглядывала на него все время в театре. До чего похож! У него особенная была внешность, запоминающаяся. Я во время спектакля и во время антракта все поглядывала на него и мне трудно было поверить, что бывает такое сходство!

Еще один случай, на этот раз неприятный. Я шла по улице, и мужчина, идущий за мной, схватил меня за руку, повернул к себе и начал ругать самыми нецензурными словами!

- Как ты посмела так поступить с моим братом!

- Я не знаю вашего брата! Я и вас не знаю!

- Не придуривайся! Я же вместе с тобой жил и знаю тебя, как облупленную!

Он чуть меня не побил! Что случилось с его братом я так и не узнала, вырвалась и со слезами убежала домой. Меня никогда в жизни так никто не ругал и мне было ужасно обидно! Потом я боялась ходить по этой улице, чтоб не встретить опять этого человека.

Еще один эпизод. Ко мне подошел летом на улице молодой лейтенант и попросил познакомиться. Он приехал с фронта по своим военным делам, а тогда фронтовики были в особом почете. Я назвала свое имя, он - свое. Проводил меня до института. Потом стал меня просто преследовать - ожидал возле подъезда, возле института! Я просила меня оставить, что у меня нет никакого желания с ним общаться! Но он мне отвечал, что я ему нравлюсь и у него серьезные намерения по отношению ко мне.

- О чем вы говорите! Какие намерения! Вы ведь скоро вернетесь на фронт.

Но он даже слушать меня не хотел. И я стала его избегать. Уходила из института через черный ход, и пока он меня ожидал под институтом, я б уже была дома. Тогда он решил прийти ко мне домой. Я взглянула в окно и увидела, что он идет по двору к нашему подъезду. Я попросила бабушку не пускать его, а сама думала, как спрятаться. Я решила залезть под кровать. Издали слышу, что бабушка говорит:

- Гали нет дома!

Он оттолкнул бабушку и вошел в квартиру. Прошел по комнатам, видит, что никого нет:

- А где она?

- Наверное, пошла к подружке заниматься!

Ему ничего не оставалось делать, как уйти. Меня страшно возмутило, что он так нахально меня добивается. На следующий день я с ним встретилась и выложила все, что накипело:

- Я возмущена вашим поведением! Вы без спросу, без приглашения ввалились в мою квартиру. Я не хочу вас больше видеть! Уходите!

Он обиделся, повернулся и ушел. А на следующий день я с Фимой и несколькими нашими приятелями пошла в Дом офицеров. Мы уселись на свои места и ждем, когда все усядутся. В конце зала были три двери, на которых висели тяжелые шторы - во время спектакля или фильма эти шторы задергивались. Сейчас эти шторы были раскрыты и люди заходили. Вдруг мы слышим крик, шум, ругань возле одной из входных дверей. Смотрим - какие-то люди в военной форме вытаскивают из-за одной из занавесей совершенно пьяного человека с пистолетом в руках. Он еле держится на ногах и сильно ругается. И мы узнаем нашего знакомого (ребята видели его со мной часто). Пока военные забирали пистолет, он успел дважды выстрелить. К счастью, ни в кого не попал! Его скрутили и увели. Мне было просто нехорошо, я очень испугалась, могло быть любое несчастье. Люди в зале были в недоумении - что случилось и кого он хотел убить!? Ребята потешались:

- Ничего себе Отелло!

Мне было не до шуток. Мне было не только страшно, но и его было жалко, такого несчастного. Этот красивый молодой человек, вероятно, будет строго наказан. В глубине души я чувствовала, что какая-то доля вины за произошедшее лежит и на мне. Хотя бы потому, что я встретилась на его пути... Я не могла больше оставаться в зале и попросила Фиму отвести меня домой. Вот такой грустный и даже трагический в некоторой степени случай произошел со мной.

Моя тетя Женя недолго оставалась управляющей домом. Хорошие и надежные кадры очень были нужны. Учитывая ее былые заслуги (она была депутатом и очень много лет - членом партии), ее пригласили на работу заместителем начальника военторга Челябинской области. Это уже чего-то стоило! Хотя мы продолжали отоваривать свои продовольственные карточки, но уже продукты брали значительно лучшего качества! Кое-что и без карточек нам попадало.

Однажды был такой случай. У меня плохо было с деснами и зубами. Очень кровоточили десны. Откусишь кусочек хлеба, а там - кровавый след. Врачи сказали, что у меня очень сильный авитаминоз и нужны витамины. Женя выписала из Средней Азии ящик лимонов и апельсинов. Я кушала все это, сколько могла, но мне ничего не помогало. А помогла мне жена прокурора, которая была родом из ближнего к Челябинску села. Повезла она меня к знакомому знахарю. Дело происходило зимой. Мы ехали в маленьком возочке, который везла лошадка. Этот знахарь, крепкий уральский мужик, встретил ее как самого дорогого гостя. Он меня посмотрел и сказал:

- Всякие лимоны-апельсины - ерунда! Будет весна - пойдете в парк или лес за речкой Миасс. Там есть много деревьев: сосна, ель, пихта - все, что имеет иголки. Наберите мешок и, придя домой, помойте и положите в маленький холщевый мешочек, завяжите и пожуйте. Когда пережуете до однородной массы, вынимайте из мешочка и просто жуйте эту жвачку.

Я его поблагодарила и как только мы смогли с Женей добраться до парка, направились туда и набрали целый мешок иголочек. Я начала жевать. Все смеялись, что я как корова все время жую жвачку. Но мне становилось все легче и легче! И я полностью выздоровела. У меня с зубами ничего не произошло и мои десны полностью выздоровели! Вот спасибо ему за это! У меня до сих пор крепкие зубы.

Моя Женя, часто бывая на заседаниях в исполкоме, познакомилась с Михаилом Исааковичем Рабиновичем. Они очень приглянулись друг другу. У них была сначала дружба, а потом и любовь. Михаил Исаакович был вдовец, его жена умерла от туберкулеза. Было у него двое очень страшненьких детей, почти туберкулезники. Хозяйством занималась его сестра Фаня, которая была без ноги, на протезе. Он был москвичом. Женя решила соединить с ним свою жизнь, чтобы поднять этих несчастных детей на ноги. Она забрала Борю и переехала к нему. Так они жили огромной семьей. Потом приехала его племянница Ася с дочкой, которую звали тоже Розочка, как и его дочку. В семье, таким образом, было две Розочки. Одна старшая, другая младшая Розочка - большая и маленькая Розочки! Сына звали Шура. Так Женя прожила какое-то время в этой семье, а потом очень быстро Миша решил вернуться в Москву. Вместе с Женей, Борей, детьми и всеми родичами вернулись в Москву. Ася - в свою собственную квартиру, а Миша - в свою старую квартиру, откуда они были эвакуированы. И мы остались вдвоем с мамой.

Через некоторое время мама получает письмо от начальника нашего Володи. Начальник училища, в котором учился Володя, пишет благодарность за такого замечательного сына. Пишет, что он замечательный поэт - для нас это была новость! Володя читал свою поэму на выпускном вечере. Оказывается, они уже окончили учебу. Начальник пишет, что Володя в поэме описал всех своих друзей, всех преподавателей и руководителей, что это была прекрасная поэма, которую все слушали со слезами на глазах. А мы даже понятия не имели, что Володя пишет стихи! Правда, в нем что-то поэтическое всегда было. Он был очень мягкий, добрый и были особенно красивые светящиеся глаза с длинными ресницами. Когда Володя вскоре к нам приехал на недельку, мы его очень просили прочитать хотя бы кусочек из его поэмы, но он отказался, пообещав прочитать всю поэму потом, при следующей встрече. Так мы и не услышали ни одной строчки! К сожалению это "потом" не наступило.

Через некоторое время Миша привез к нам бабушку, и мы зажили втроем.

Учась в институте, мы не только сидели на лекциях. У нас были и другие нагрузки. Во-первых, по списку мы все по очереди дежурили в больнице, а поскольку студентов было много, то это получалось примерно раз в месяц. Причем нам не доверяли сложные вещи, и эти дежурства были что-то среднее между сестрой и санитаркой. Приходилось заниматься всем, что требовалось при уходе за больными. Кроме того, у нас были совсем другого плана нагрузки. Примерно раз в неделю мы работали на минном заводе. Мы сколачивали ящики для мин. Нам привозили материал (досточки и гвозди) и мастер нас учил правильно вбивать гвозди. Впоследствии мне это очень пригодилось. Когда мы строили свою дачу я зашила вагонкой всю свою дачу! Мужчины стояли и смотрели, как я в два приема забивала гвоздь.

Мы работали даже зимой на морозе, закутанные кто во что. А мне, благодаря Жене, которая достала прекрасный полушубок, пимы (меховые подшитые валенки), рукавицы и шапку, когда я особенно рьяно работала, даже жарко иногда становилось на морозе. Весной и осенью это было значительно легче и даже если шел дождь, нам не было страшно потому, что над нами были большие крыши, которые были устроены над всеми столами и это было очень хорошо потому, что дерево, с которым мы работали, должно было быть сухим. В конце дня прораб подсчитывал, кто сколько ящиков изготовил и примерно раз в месяц нам выплачивали совсем немного за нашу работу.

И еще раз понадобились наши крепкие рабочие руки. В огромном дворе недалеко от центра города строилось общежитие для института. Когда нас отпускали на каникулы в конце июля (первые каникулы за долгое время), руководство института попросило нас по мере возможности в свободное время помочь на этом строительстве - не хватало рабочих рук. Надо сказать, что помощников у них было предостаточно! Мы занимались, что ни на есть самым черным трудом - подносили рабочим кирпичи и раствор. Я тоже пару дней поработала со всеми вместе, а затем меня вызвали в обком комсомола, где сообщили, что мне дается очень важное и почетное поручение - поехать в Усть-Уйский район в качестве агитатора комбайнового агрегата. Меня такая перспектива буквально ужаснула! Куда я поеду? Я - одна, девчонка... Мне было очень страшно. И я начала просить не посылать меня:

- Пошлите парней, им будет легче.

- Ты понимаешь, мы ничего не можем изменить! Облисполком нам

поручил отобрать лучших комсомольцев молодых, энергичных и толковых для того, чтобы поехать в село. Нужно уделить внимание тем, кто нас кормит. Мы отобрали несколько человек из вашего института и посылаем в разные районы. Ваши кандидатуры уже утверждены. Придется поехать!

Мне вручили командировку довольно внушительного вида. На официальном бланке сверху было напечатано типографским способом "Челябинский областной совет депутатов трудящихся" и ниже уже на машинке было отпечатано: "Командировка. Любомирская Галина Станиславовна командируется в Усть-Уйский район Челябинской области в качестве агитатора комбайнового агрегата". Потом шли какие-то подписи, большая круглая печать, а слева большая квадратная печать, на которой отметили дату моего выезда. Это должно было быть через день, утром. Деваться было некуда. Мне объяснили, как туда доехать. Ехать в каком-то направление, сейчас не помню, в каком, до станции Шумиха, а от этой станции уже добираться в Усть-Уйск. Дали мне свежие газеты, пару журналов для будущей агитационной работы и предупредили, чтобы я не забыла паспорт.

Весь следующий день я провела дома в полном унынии, не зная, что меня ждет. На следующий день рано утром я была на вокзале. Дождалась своего поезда, села и поехала. Проводница вагона меня предупредила, что на станции Шумиха поезд стоит одну минуту и чтоб я была готова к выходу заранее. Я была готова и за минуту я запросто вышла на перрон. Поезд уехал, а я осталась на маленькой станции и стала искать, как же мне добираться дальше. Я отыскала начальника этого полустанка, показала ему свою командировку и попросила совета.

- Что я могу вам сказать. У нас нет ничего городского, как у вас: ни автобусов, ни легковых автомобилей. У нас есть только грузовой транспорт, который возит зерно. Я попробую вам помочь.

Он подвел меня к пустому грузовику, возле которого стояли двое парней, и попросил их:

- Вот девушку послали из Челябинска в Усть-Уйск. Помогите ей доехать. Вы ведь порожняком?

- Да, мы порожняком.

И они меня посадили в кабину, сами немного потеснились, и мы втроем поехали. Но ехать было очень далеко! Я их спросила, сколько километров до села и получила ответ - 100 километров! Ничего себе, куда меня занесло.

Наконец мы прибыли в крупный поселок, где ребята должны были загрузить машину зерном и везти его обратно, в Шумиху. Очевидно, там был элеватор. Но меня они не бросили. Пошли вместе со мной в какой-то зал ожидания, где на скамейках сидело несколько человек. Там, наверное, отдыхали шофера между рейсами. Они нашли парня, который ехал в Усть-Уйск, и ему они меня и перепоручили. И опять в кабине грузовика, правда, уже что-то везшего, мы ехали длинную дорогу мимо бесконечных полей, тянувшихся от горизонта до горизонта. Наконец, приехали в Усть-Уйск. Шофер по моей просьбе подвез меня к правлению колхоза и уехал. На мое счастье, в правлении было много людей и, самое главное, председатель был на месте. Я с ним поздоровалась, представилась и показала свою командировку. Он очень внимательно посмотрел на нее, на меня, улыбнулся:

- Ну что ж, очень приятно! Давайте будем знакомиться!

Он протянул мне руку, пожал, а я ему говорю:

- Ну что ж, теперь я поступаю в ваше полное распоряжение. Вы мне будете говорить, куда, когда и как мне ехать и самое главное - где мне жить. Устроите мне жилье?

- Отведи девушку к Настасье. Она женщина одинокая, пусть поживет у нее. А насчет питания, продовольствия пусть не беспокоится, я ей кое что подброшу. Ей вполне достаточно будет.

Мы с ним очень мило попрощались и я со своим сопровождающим пошла к Настасье, которая приняла необычайно приветливо:

- Заходите, гости дорогие! С чем пожаловали?

Мой сопровождающий все ей объяснил, меня представил и обратился ко мне:

- Утром я заеду за вами, а сейчас я пошел домой!

Я сидела и любовалась этой женщиной. Она начала суетиться вокруг меня:

- Господи! Ты ж, наверное, ничего не ела целый день! Когда ты ела последний раз?

- Утром!

- Ну вот! Сейчас я тебя накормлю!

И начала ставить передо мной различную еду. Что мне особенно запомнилось - это толсто отрезанные куски хлеба, прекрасно выпеченного, пышного и свежего! Я поняла, что у них нет карточной системы. Пока кушала, я ею любовалась. Это была дородная средних лет женщина, необыкновенно яркая, светловолосая, голубоглазая, очень улыбчивая! До чего же ей подходило имя - это была настоящая русская Настасья! Хоть портрет пиши с нее! После ужина мы с ней немного посидели, поговорили, наконец, она резко встала и говорит:

- Что мы тут с тобой лясы точим! Ты же устала, целый день на ногах. Я пойду, постелю тебе постельку.

И что это была за постель! Трудно рассказать. На очень широкой кровати лежала огромная пуховая перина и огромная пуховая подушка! Когда я легла, то будто погрузилась в прохладную пену! Накрылась одеялом и почувствовала себя наверху блаженства. Как хорошо все складывается! Дай Бог, чтоб и дальше было все так хорошо!

Утром приехал мой знакомый на маленьком двухместном возочке, запряженном шустрой лошадкой. И мы поехали в полевой стан - место, где были сосредоточены и рабочие, и хлебоуборочная техника. Посреди огромного поля, которое тянулось от горизонта до горизонта, были построены большие деревянные сооружения типа бараков или сараев, которые располагались компактной группой - впереди поменьше бараки, а за ними - огромные сооружения, где стояла техника и куда свозилось зерно. Впереди находились два просторных барака - в одном жили женщины, а в другом - мужчины, которые жили в стане на время уборки. А рядом – небольшая контора. Туда мы и подъехали. Там было два человека. Один - главный бригадир, начальник всего этого хозяйства, а другой - агроном. Мой попутчик меня представил, я показала командировку. Мой попутчик ушел, а бригадир повел меня в один из бараков:

- Вот здесь живут наши женщины. Сейчас они на работе, а вечером вы с ними встретитесь, познакомитесь с нашими девчатами. А вот вам свободная кровать, здесь вы можете располагаться. Сегодня вы можете побывать в одной из дальних бригад. В обеденный перерыв туда отвозят еду, могут прихватить и вас с собой.

Он повел меня на кухню, познакомил с девчатами и они с удовольствием согласились взять меня с собой. Я дождалась, когда еда была уложена и села в телегу рядом с бидонами, ящиками с мисками. А девочки вдвоем правили лошадкой. И мы покатили. Надо сказать, что ехали мы довольно далеко. Наконец, поле окончилось, и мы оказались возле небольшого лесочка. Когда мы подъехали, я увидела, что в тени деревьев сидели мужчины и женщины. Они отдыхали в ожидании обеда. Моих девчат они с радостью встретили, окружили телегу, и девушки им разливали очень вкусный густой и ароматный суп. Меня они тоже уговорили попробовать. Когда все получили свои порции и расселись, я попросила внимательно меня послушать. Сказала, что я приехала из Челябинска, что я агитатор и может что-то интересное им расскажу. Я заранее обдумала, как я буду проводить беседу с простыми сельскими тружениками, о чем я буду им говорить и как, и что им может быть интересно, как построить свое выступление. У меня было, что им рассказать, ведь я видела множество кинохроники с фронтов, много слушала радиопередач, да и свежие газеты были со мной, в которых я подчеркнула наиболее волнующие моменты из жизни фронтовиков.

Во время рассказа я читала отрывки из газет. Меня слушали необыкновенно внимательно, а некоторые перестали кушать. На второе пошла каша. Все начали кушать кашу и продолжали меня слушать. Когда я окончила, все меня благодарили и просили чтоб я еще приезжала к ним и привозила самые свежие сведения с фронта. Я была очень собой довольна! Девочки собрали в посуду, положили в телегу. Я села обратно в повозку и приехала обратно в стан. Там уже ждал мой знакомый из Усть-Уйска, чтоб отвезти меня домой. Но я отказалась ехать, решила дождаться прихода с работы женщин, чтобы познакомиться с теми, с кем, возможно, буду жить. Кроме того, я его попросила, если он сможет, привезти мне свежую газету с новостями с фронта и, кроме того, мне очень нужна карта Советского Союза, чтобы легче было показать, где наши войска находятся сейчас и откуда выгнали фашистов. Это будет понятнее. Он пообещал и уехал.

До вечера оставалось еще много времени. Я прилегла на свою постель, немного отдохнула. Затем решила поужинать раньше других. Девушки, с которыми я ездила, быстренько накормили меня ужином и я пошла к своему бараку дожидаться, когда все приедут. Приезжали по очереди, не все сразу. Мылись и быстренько ужинали, шли к своим кроватям, чтоб лечь пораньше спать. Я стояла у раскрытых дверей, которые были как небольшие ворота, распахнутые настежь. Дождалась своих знакомых из дальней бригады. Девушки поужинали и шли к себе. Увидели меня:

- А! Так вы будете с нами?

- Да! У меня даже есть место!

- Очень приятно! Вы очень интересно нам рассказывали.

Они прошли и их стали спрашивать, кто я такая, они рассказали. Так и состоялось знакомство со всеми. Постепенно барак наполнялся. Начало заходить солнце. Я стояла и любовалась, как за горизонт садилось солнце - оно меняло все время цвет и было необыкновенно красиво. В это время возле меня останавливается всадник - молодой парень на шикарном красавце-коне! Спрыгивает на землю, подходит ко мне, смотрит внимательно и говорит:

- Ага, ты новенькая? Стели постель на двоих!

- Что? - опешила я!

- Я сказал, стели постель на двоих, - улыбается он.

- Кто ты такой? - я поворачиваюсь к девушкам. - Кто он такой? Вы его знаете?

- А как же! Это сын нашего председателя!

Тут я разозлилась не на шутку:

- Ах ты, мерзавец! Пристроился за папочкиной спиной! Откормленная рожа! Твои сверстники воюют на фронте, защищают Родину! А ты ездишь на таком шикарном коне по бабам! Этому жеребцу нужно быть на фронте, а не под твоей задницей!

Я гляжу, что он сжимает в кулаке хлыст с красивой резной ручкой и вот-вот меня стеганет. Тогда я пустила мощную артиллерию:

- Я представитель Челябинского облисполкома и прислана сюда на работу. Так что я быстренько тебе устрою постель на двоих на фронте и твоему отцу тоже несдобровать! Он ответит за тебя.

Парень что-то прошипел сквозь зубы и шагнул ко мне, я не выдержала и крикнула изо всех сил:

- Пошел вон! Чтоб ноги твоей здесь не было!

Он попятился, вскочил на коня и ускакал.

За моей спиной в бараке бурно обсуждалось услышанное. Кто-то был за меня, кто-то говорил, что я не права, что так нельзя. Я издали слышала реплики, но поскольку меня трясло от возмущения, я решила прогуляться. Дождалась, когда все утихли, тихонько пробралась на свою постель, легла и заснула.

Утром приехал мой знакомый, привез мне карту, правда, очень мелкую, но что-то разобрать можно было. Мы пошли с ним в контору, я села за пустующий стол и кое что разметила по свежим сводкам. Пришел бригадир и сказал, что отвезет меня в самую ближнюю бригаду, совсем рядом - около пяти километров.

Бригада оказалась совсем маленькой. Они уже оканчивали работу, собирали солому. Пока они кушали, я рассказывала, обратно мне предстояло идти пешком. При их огромных территориях пять километров - не расстояние! Но когда я шла обратно, очень устала. На обратном пути я зашла в контору, где сидел мой знакомы из Усть-Уйска. Он что-то записывал и считал на счетах. При виде меня спросил:

- Ну, как, пригодились мои газеты?

- Пригодились и газеты, и ваша карта! Очень мне это нужно.

- Я скоро буду ехать обратно и могу тебя отвезти. Солнце еще высоко и ты еще отдохнешь в домашней обстановке.

Я очень обрадовалась, быстренько собрала свои манатки и стояла, ждала, когда он за мной заедет. Он не даром закончил свою работу. Ему необходимо было со мной поговорить:

- Я знаю все, что произошло вчера вечером. Ты была совершенно права. Он обнаглел и ведет себя совершенно безобразно. Но ты должна одно понять - он наш лучший специалист по коням, имеет специальное образование. У нас огромная ферма, а людей осталось очень мало. Он не только ухаживает за лошадьми, но и лечит их. Он нам просто необходим. Знай, что мы огромное количество первоклассных лошадей отправили на фронт.

Я все поняла. Он боялся, что я дам ход своим угрозам. Мне стало смешно:

- Успокойтесь! Ничего я не буду делать, и жаловаться ни на кого не пойду! Мне это абсолютно не нужно. Просто надо было парня поставить на место. Так что передайте своему председателю, что я ничего не буду предпринимать, пусть он будет спокоен. А для этого нахала это будет хорошим уроком! Думаю, и отец добавит ему.

Он рассмеялся:

- Ну, спасибо! Вы умная женщина, я так и думал, что вы не начнете эту склоку.

- И не собиралась даже! Но так вести себя нельзя.

- Абсолютно с вами согласен.

И дальше я продолжала работать в этом полевом стане. Посетила много разных бригад, но старалась больше не ходить пешком, для меня это было не по силам.

Один раз я приехала в бригаду, где были одни мужчины. Там у них оказался маленький самодельный детекторный радиоприемничек. Они умудрялись, хоть и с большим треском, но слушать последние известия. Для меня это было очень приятно.

Один раз я приехала в довольно далекую бригаду и там меня угостили необычным супом. Стоит большая тренога, а на ней большой казан. В нем кипит какое-то мясо и очень вкусно пахнет:

- Что, курицу где-то поймали?

- Нет! Это ежик.

- Как ежик?

- Да тут так много ежей! Мы их ловим, шкурку снимаем и варим. Очень вкусно. Засыпаем его пшеницей - это объедение! Дали мне тарелку, но я так и не смогла попробовать суп из ежа. Для меня это было как-то неприемлемо, хотя было вкусно, наверное...

Как-то раз, когда я находилась в Усть-Уйске у моей дорогой Насти, зашел этот мой знакомый, я не помню его имени, который меня всегда возил и говорит:

- У нас было заседание сельсовета и обнаружилось, что ужасно плохой учет. Наш учетчик-землемер все напутал. Мы просим тебя помочь ему. Как у тебя с математикой?

- Неплохо!

- Хорошо, завтра поедем к нему.

Мы сели в ту же пролетку и приехали в большое каменное помещение. Там за огромным длинным столом с бумагами сидел учетчик - милый пожилой человек. Мы с ним поздоровались и мой сопровождающий говорит:

- Вот тебе помощница. Она поможет навести порядок в твоем учете. Уборка кончается, надо будет начислять трудодни. А у тебя тут мало порядка, все запутано в расчетах!

- Да, конечно! Я ведь работал помощником землемера, а его забрали в армию. Мне одному приходится. Я не очень хорошо это делаю.

- Ничего, не волнуйтесь, - заступилась я за него, - нужно только для новых расчетов, чтобы вы привезли большие листы бумаги или большие тетради, в которых все будет разграфлено и все будет ясно.

Когда мы сели разбирать бумаги, я поняла, что так как он вел учет, разобраться трудно. Он просто запутался в этом огромном количестве отчетов бригадиров, его собственных замерах скошенных полей и большим количеством людей. Весь день мы с ним сортировали огромное количество бумаг по бригадам и датам. На следующий день мой знакомый привез целую пачку больших листов бумаги. Я брала по несколько штук, складывала пополам и сшивала, благо у меня с собой была иголка и небольшая катушечка ниток. Получались тетради, а дальше было все просто. Нужно было их разлинеить, выделить на каждого работника длинную полосу через весь лист, вписать фамилии. А дальше по сводкам полевых бригадиров записывать даты и количество выполненных трудодней. И так для каждого. Когда открываешь лист, то видно абсолютно все, можно сразу найти человека и подсчитать, что он выработал. Отдельная тетрадка предназначалась для учета выработки каждой отдельной бригады. Мой знакомый, когда увидел, что я придумала, просто был в восторге:

-Вот это да! Теперь и нам будет легче. Ведь этим и мы занимались, чтобы подсчитать все! Теперь все будет ясно. Спасибо вам!

Для того, чтобы разобрать все бумаги и мало-мальски все привести в порядок, нам понадобилось несколько дней. В комнате, где мы жили, была маленькая печурка. Во дворе - очень глубокий колодец с хрустальной водой! В комнате, где мы работали, вдоль большой стены были построены полки вроде стеллажей. На полках стояла всякая кухонная утварь - кастрюли, чайники и посуда. Рядом я обнаружила какие-то полотняные мешочки и большие банки с чем-то белым. Я спрашиваю:

- Что это?

- Глюкоза. Знаете, что это такое?

- Конечно, знаю. А для чего она здесь?

- А здесь был осеменительный пункт. У нас была огромная конная ферма, и здесь выводили новую породу коней. Для чего-то им нужна была глюкоза.

Мы на маленькой печурке варили чай и пили сладкий чай с глюкозой! Вместо натурального чая использовали ароматные травы. А перекусить у нас всегда было чем - и он и я возили продукты из дома. Он тоже часто ездил со мной в Усть-Уйск на повозочке с немолодой лошадкой. Он жил на отшибе и должен был далеко ездить на замеры полей, колхоз выделил ему такой транспорт.

Как-то мы с ним зашли в тупик - совершенно не совпадали отчеты бригадиров с его замерами. Решили мы поехать в дальние поля, чтобы все еще раз промерить и правильно записать в тетрадях. Когда мы доехали до нужного поля, лошадка пошла шагом, а он промерил поле огромным циркулем, состоящим из двух длинных жердей. Такое впечатление, что между концами этих жердей было 5 метров. Он мерил и записывал, а я правила лошадкой. Мне это понравилось и на обратном пути он сидел, а я правила лошадкой. Мне было так интересно и даже очень приятно. Потом он мне доверял самой ездить в Усть-Уйск. Сам оставался ночевать, а я ездила к моей хозяйке, она распрягала на ночь лошадку, кормила, а утром очень ловко ее запрягала и я направлялась обратно. Всюду, куда нужно было, он посылал меня, сам ездить не хотел. Один раз, когда нам нужно было что-то выяснить в учете, я сама съездила в стан, в контору. Там я встретила своего старого знакомого, а он и говорит:

- Молодец! Не надо мне тебя отвлекать больше.

Один раз со мной произошел такой случай. Для того чтобы ехать домой, мне надо было пересечь небольшой ручей вброд. Дорожка кончалась у брода и продолжалась после этого брода. Я зашла в эту речку, и лошадь остановилась - не захотела дальше идти. Вода чуть-чуть не доходила ей до живота. Лошадь начала пить воду из ручья. Пьет, пьет... Я начала беспокоиться. Я задрала юбку и прыгнула в воду, взяла лошадь под уздцы и вывела на берег. Сама села сушить свои мокрые ноги. А лошадь дышит глубоко, хрипит, задыхается - так активно пила воду. Когда она успокоилась, я села и поехала дальше. Когда я приехала домой, Настасья спросила, почему я мокрая. Я объяснила. Оказывается, я очень рисковала. Лошадь может так напиться, что может заболеть и сдохнуть. Я вовремя спохватилась.

Так мы и работали, жили. Наконец я закончила свое дело. Мы все наладили - есть хорошие тетрадки, есть сведения, которые легко можно получить. Вижу, что я сделала большое дело. Учетчик был человек толковый и сам понял, что нужно делать. Мне нечего было больше делать, и я ему объявила, что он меня сейчас последний раз отвезет домой. Я рассчитала, что мне осталось немного до начала учебного года, а надо и дома побывать. Настасья, зная, что я уезжаю, решила мне сделать сюрприз - затопила баню. Встретила меня с распростертыми объятиями:

- А теперь пойдем, будем купаться! Будем париться! Венички готовы.

Зашла я в эту просторненькую баньку, полную пара. Она поливала печку какими-то душистыми настоями трав. Мы начали купаться. Она меня похлопывала по спине березовым веничком, а меня просила, как следует ее хлестать. Я, как могла, ее похлестывала. Постепенно я начала задыхаться, поняла, что сейчас упаду. Приоткрыла дверь и начала дышать воздухом. Она мне говорит:

- Не открывай дверь! Весь пар уйдет.

- Я задыхаюсь!

Тогда она быстренько меня докупала, набросила огромную холщовую простыню и отправила в дом. Я быстренько прибежала на кухню, села на табурет, облокотилась на стол и чувствую, что пол уходит из-под ног. Но я быстро пришла в себя и вскоре пришла Настя и говорит:

- Слабенькая ты! Все вы городские слабенькие. Вот мы, сельские, с детства паримся в бане и поэтому такие крепкие! Я очень крепкая, а ведь мне очень много лет!

Мы посидели, остыли, попили чаю и легли спать. Очевидно, баня с ее паром и ароматом на меня благотворно повлияли, и я проснулась поздно. Настя возилась возле печи:

- Ну, садись завтракать, а я тебе на дорожку испеку кое что!

Я позавтракала и пошла оформлять свою командировку. Нужно было отметить дату отъезда. Пошла в сельсовет и попала на председателя. Он меня чуть не с распростертыми объятиями встретил:

- Большое вам спасибо! Вы сделали большое дело, особенно с учетом! Спасибо!

Он отметил в квадратном штампе день моего отъезда и на обратной стороне командировки написал большую благодарность за проведенную работу. Я на радостях, что еду домой, как-то не подумала о том, как буду добираться от того поселка, куда возят зерно. Когда пришла к Насте, она говорит:

- Что же ты не попросила, что тебя повезли! Там больше 15 км.

- Что делать? Пойду пешком.

- Ты такая слабенькая! Может тебя кто по дороге подберет.

Утром, позавтракав, я пошла по дороге, ведущей в этот населенный пункт. Шла я много очень много часов. Ноги не двигались, и я легла на траву. Мимо меня проехала пара грузовиков, но они так мчались, что на скорости и не заметили меня! И так я шла и шла, очень много раз садилась, кушала. Надо сказать, что Настасья вручила на прощание мне небольшую корзиночку с провизией и там была бутылка молока и всякие печенья, которые она испекла мне в дорогу. Кое-что она завернула в салфетку и положила в мой рюкзак. Так что, попивая молоко, растягивая на дорогу, я была вполне сыта. Останавливалась я довольно часто - у меня болели ноги и мне приходилось немного посидеть, чтоб двигаться дальше. Только к вечеру я пришла в населенный пункт, откуда возили зерно. Зашла в маленький зал ожидания, где сидело несколько человек, и увидела двух девушек. Я подошла к ним, спрашиваю:

- Откуда вы?

Они чуть не плача стали рассказывать, что они застряли, никто их не берет.

- А куда вы едете?

- В Челябинск!

- И я в Челябинск. Давайте вместе пробиваться.

- Да что вы! Мы уже так просили, плакали! Никто нас не берет.

Ничего не получится из этого.

- Не волнуйтесь! Что-нибудь придумаем.

Мы вышли из этого дома на огромный двор, где стояла грузовая машина, а возле нее двое парней и солидный человек, размахивая руками, что-то им приказывал. Я поняла, что это какой-то начальник. Когда он пошел в нашем направлении, я начала его просить. Сказала кто я, что я, показала свою командировку. Он внимательно посмотрел на командировку, на все печати и понял, что мне надо помочь. Я говорю:

- Мы втроем любым путем должны попасть в Шумиху. Нам пора уже быть в Челябинске!

- Знаете что. Я рискну. Думаю, что я пристрою вас. Подождите когда придет машина, груженая зерном, а они обязательно сюда подъедут. Им надо будет перекусить в буфете и купить сигареты. Тогда я их попрошу, чтобы они вас взяли.

Подъехала машин -, огромная, груженая зерном, а в кабине сидело три человека. Они прошли мимо нас, поздоровались с начальником и вошли в дверь.

- Вот они и приехали. Я попрошу, и они вас возьмут!

Мы подождали. Когда они вышли, этот начальник обратился к ним:

- Ребята! Нужно этих девушек отвезти в Шумиху. Это ответственные работники Челябинского исполкома.

- Но нам ведь нельзя возить на зерне!

- Ничего, я вам разрешаю.

- Ну что ж, на вашу ответственность.

И они быстро подхватили нас и погрузили в кузов, на зерно. Ребята покурили, затем сели и мы поехали. Вечер был прохладный, а в движении нас обдавало ветром и мы быстро застыли. Начали доставать все теплое, что у нас с собой было. Я одела большой жакет с большими карманами, на подкладке - это на всякий случай мне сунула бабушка в рюкзак. Но все равно нам было холодно. Мы были замерзшие, но счастливые. Особенно радовались девушки, они не верили своему счастью, что едут домой! Проехав довольно долго, машина остановилась, мужчины спрыгнули на землю и крикнули нам:

- Перекур! Вам, наверное, тоже нужно "до ветру". Слезайте!

Они нас сняли, поставили на землю. Мы вскоре присоединились к

ним. Они гуляли по дороге, освещенной фарами машины. Мы пожаловались, что очень замерзли.

- Что же вы девчата! Залезайте в зерно! Знаете, какое оно теплое!

Мы так и поступили. Забрались в зерно так, что только наши головы торчали. Мы сразу согрелись. Зерно оказалось очень теплое! Мы даже немного задремали. Сколько мы проспали, не известно. Наконец машина остановилась. Мы вскочили, смотрим - ребята выходят из машины, говорят нам:

- Все, прибыли!

Вокруг темно. Куда же мы прибыли?

- Вон, видите? Там огоньки. Это станция. Вы сейчас сами пойдете на станцию, а нам не разрешают возить людей в зерне.

- Но вам же разрешил начальник?

- Там один начальник, а тут другой начальник! Еще могут оштрафовать нас. Здесь абсолютно прямая дорога до станции, так что вы дойдете.

Мы поблагодарили их, распрощались и пошли, хотя была еще ночь. Когда наши глаза привыкли к темноте, мы пошли полем, вышли в поселок и шли по маленькой улочке мимо спящих домов. Вышли прямо на станцию и очутились на перроне, уселись на большую скамейку под фонарем. У каждой что-то оставалось из еды. Мы соединили наши запасы и прекрасно позавтракали.

Начало светать. Когда стало совсем светло, подошел поезд. Мы вскочили в вагон, сели на пустую лавку, и благополучно добрались до Челябинска! Около 11 часов утра я уже звонила в дверь своей квартиры. Мне открыла бабушка. Увидела меня, всплеснула руками:

- Слава Богу! Жива и здорова! Мы так волновались с мамой. Целых три недели от тебя не было никакой весточки!

- Не могла, очень уж далеко я была!

Наконец она рассмотрела меня повнимательнее и говорит:

- Что ты такая пыльная? Что ты такая грязная?

- Бабушка! Это благородная пыль! Это пыль от пшеницы.

Затем я дала ей мой жакет и попросила:

- Бабушка! Вытряси мне, пожалуйста, все карманы - там полно

пшеницы!

Она пошла на кухню и вытряхнула большое количество пшеницы из моих карманов. Около двух стаканов!

- Вот видишь! Теперь будешь делать суп из пшеницы. Даже на два

супа хватит! Откуда она у тебя?

- Я ехала на зерне и оно насыпалось мне в карманы. Я потом подробнее расскажу, а сейчас я ужасно хочу спать.

Бабушка нагрела мне воду. Я помылась, покушала и легла.

Проснулась я как раз к обеду. Мама пришла с репетиции - она работала солисткой народного хора Южного Урала. Она прижала меня к себе, крепко поцеловала:

- Ну и доставила ты нам волнений, дочка!

- Ничего не поделаешь, я была так далеко, что у меня никакой связи не было с Челябинском. Я все расскажу подробно.

Мы сели обедать. Бабушка приготовила очень вкусный обед, а суп был заправлен пшеницей, которая приехала в моих карманах! Мама очень внимательно меня рассматривала:

- Слушай, а ты поправилась! Загорела и поправилась. Вид у тебя здоровый!

- Да, мне там было хорошо.

После обеда они заставили меня во всех подробностях рассказать о моей жизни в Усть-Уйске.

До начала занятий оставалось еще несколько дней. Я с наслаждением отдыхала в привычной домашней обстановке с милыми моему сердцу людьми. Мои товарищи узнали, что я приехала и первым примчался ко мне Фима. Уже ждал меня:

- О, ты поправилась и загорела! На каком курорте ты была? Прямо крымский загар!

- Да, под Челябинском есть замечательный курорт, который называется Усть-Уйск!

- Право, не знал! Надо будет там побывать и отдохнуть!

Мы с ним очень весело смеялись!

Затем, отвечая на его многочисленные вопросы, я ему кое что рассказала о пребывании в Усть-Уйске. Он меня с большим интересом слушал. Приходили в гости и мои подружки. Собиралась наша дружная компания. То мы просто ходили по улицам, то добирались до парка. Нам всегда было очень весело. Так пролетели несколько дней и 1-го сентября я пошла в институт продолжать учебу.

А теперь о другом. Итак, врачом я не стала. Это был не мой выбор, не моя профессия. Зато судьба уготовала мне другой жизненный путь. Трудный, очень трудный, но яркий, приносящий и радости и огорчения. А вот с чего все началось.

В Челябинске было музыкальное училище. Помещение забрали под госпиталь, а их переселили в полуподвальное помещение в нашем доме. Перевезли рояли и другие инструменты, перевезли библиотеку. Там было много помещений, где можно было заниматься, и небольшой зальчик, в котором проходили концерты. Я когда узнала об этом, страшно захотела немного поиграть, припомнить то, что я когда-то учила. Я пошла в библиотеку, но мне ответили, что ноты дают только учащимся. Я нашла педагога по фортепиано, объяснила ей, что хочу поиграть, вспомнить все, что учила ранее, но, к сожалению, у меня нот нет, а в библиотеке выдают только студентам. Она расспросила, что я знаю и сказала:

- Хорошо, пойдем в библиотеку, и я попрошу вам выдать ноты. Вы позанимаетесь, а я соберу комиссию, мы вас послушаем и если вы хорошо подготовлены, то мы сможем вас взять на вечернее отделение (поскольку вы учитесь в институте) и указала, какие три произведения я должна подготовить для прослушивания. Такой поворот событий был для меня совершенно неожиданным, но очень приятным.

Я буду заниматься музыкой! Я усиленно стала готовиться к прослушиванию. Каждый вечер до закрытия училища я сидела за роялем, получая при этом громадное удовольствие. Почувствовав, что довольно свободно уже играю, я опять обратилась к этому педагогу. Она меня прослушала и назначила мне день, когда я буду сдавать экзамен. Меня слушали три человека - заведующая учебной частью и два педагога-пианистки. Они вполне были удовлетворены моей игрой и меня зачислили на вечернее отделение музыкального училища. Так началось мое второе образование, и я под руководством очень хорошего педагога даже начала делать успехи как пианистка. Прозанимавшись несколько месяцев, я играла в академвечере два произведения и меня очень похвалили.

Учась в музучилище я познакомилась с очень доброй и милой девушкой - Милей Кузнецовой. Она была дочерью генерала Кузнецова, довольно известного в Москве. Он отправил Милю с матерью в эвакуацию в Челябинск. И, хотя они были в разводе, он продолжал им помогать. Миля была на вокальном факультете. У нее был небольшой, но очень приятный голос, сопрано. Ее педагог жила там же, в училище. Ей выделили комнату, в которой она жила с мамой и огромной немецкой овчаркой, вместе с которой они эвакуировались. Когда мы занимались вдвоем, иногда эта педагог (ее фамилия был Тайновская) заходила к нам, слушала, и немного поправляла.

Как-то вдвоем с Милей мы учили новое произведение и у нее не получалась какая-то фраза. Повторяем, опять доходим до этого места - не получается! А я, когда аккомпанировала, всегда пропевала внутренне мелодию вместе с ней. Опять поем, доходим до этого места, я открываю рот и полным голосом пою всю эту фразу очень свободно и просторно. Я даже не сообразила, как это у меня получилось. Миля смотрит на меня удивленными глазами! В этот момент заходит Тайновская и говорит:

- Милечка, я слышала, как ты мучилась! Вот сейчас ты правильно все сделала!

- А это не я, это Галя! - удивляется Миля.

- Галочка! Так у вас, оказывается, есть и голос!

- Я не знаю. Вроде бы никогда не было голоса.

- Давайте, я попробую!

И она стала пробовать на разных упражнениях со словами, без слов и говорит:

- Дорогая! Так у вас все-таки есть голос. Надо заниматься!

Мы договорились, что я кроме фортепиано буду еще учиться у нее. Как бы на двух факультетах - на фортепианном и на вокальном!

Спрашивают, как я начала петь и когда. Я отвечаю - случайно и в довольно взрослом возрасте!

Когда я рассказала маме, что у меня обнаружили голос и мне нравится петь, мама посмотрела на меня и сказала:

- Не думаю, чтоб у тебя был голос. Но если тебе нравится петь - пой! Поживем - увидим.

Когда я начала заниматься вокалом - поняла, что голос у меня очень скромный и без диапазона. Несмотря на это, даже маленькая и скромная песенка вызывала у меня радость - я могу петь и пою! Постепенно в моем репертуаре появилось много небольших произведений. Вот, наконец, должно было состояться первое мое выступление - академвечер, на котором я должна была спеть две небольшие вещички. Я умоляла и просила маму пойти, послушать меня. Мама согласилась, благо, пройти надо было только наш двор. Итак, я спела, мне даже похлопали! Концерт окончился, мы идем с мамой через двор к нам домой. Идем и молчим. Я не выдерживаю и спрашиваю:

- Ну что? Тебе понравилось мое пение?

Мама остановилась, повернулась ко мне и говорит:

- Ты что? Считаешь, что это пение? Это какой-то детский лепет! Не морочь голову со своим пением! Занимайся в мединституте, хоть врачом нормальным будешь.

- Ты как хочешь, но пение я не брошу! Оно у меня в душе! Надо только продолжать заниматься - и я запою!

Мама улыбнулась:

- Что ж... Дай тебе Бог!

И я продолжала учиться.

Со мной на одном курсе учился Юра Калдаев. Отец его - ученый с мировым именем, профессор, преподавал в нашем институте. А мама была солисткой Киевской филармонии, известная в Киеве певица, исполнительница классических произведений - Марья Степановна Калиновская. В Челябинске она вела кружок сольного пения в Доме офицеров. Мама решила обратиться к ней за советом, показать меня и чтоб та решила, стоит ли мне заниматься дальше пением. Мама все время сомневалась. Мы попросили Юру, и он устроил нам встречу со своей мамой в Доме офицеров там, где она занималась с вокалистами. Она нас очень радостно встретила, как старых знакомых. Попросила меня спеть все, что мне больше всего нравится из того, что я выучила, проверила мой диапазон и говорит маме:

- Голос у нее есть и приятного тембра, но пока еще небольшого диапазона. Это вполне естественно, ведь она совсем недавно начала петь. Но она очень музыкальна - с такой душой спела свои песенки! А это не так мало! У нее хороший педагог и поскольку она так страстно хочет петь, пусть продолжает учиться. А там - увидим!

Думаю, что и маме кое-что понравилось в моем пении:

- Ну что ж, дочка, продолжай, - сказала она, улыбнувшись.

Когда с институтом у меня все было решено, я осталась не у дел. Мама решила, что я должна где-то работать - и деньги нужны, и продовольственная карточка. Она обратилась к дирижеру хора, чтоб он меня послушал. Когда я ему спела, она сказал:

- Есть голосок небольшой и очень чисто интонирует, а мне это важно! Я могу ее зачислить в первые альты. У нас не хватает альтов. И я была зачислена хористкой и продолжала петь в хоре.

Как-то пришел к нам Юра Калдаев и сообщил, что его мама хочет нас видеть и ждет нас у себя в Доме офицеров. Мы пошли. Она обрадовалась нашему приходу и говорит:

- У меня для вас есть одно предложение. Дело в том, что Киевская консерватория возвращается из Свердловска в Киев и меня пригласили преподавать. Так что я очень скоро уеду в Киев. Я Галочку могу зачислить в свой класс. Подумайте об этом. Если вы решитесь на такой шаг, я должна буду выслать военный пропуск для Гали, чтоб она смогла приехать в Киев и ее послушали. Поскольку муж и сын некоторое время остаются в Челябинске, я буду одна. Она вполне сможет пожить у меня. Как вы на это смотрите?

Мы долго не раздумывали. Учиться в консерватории было верхом моих мечтаний! Я тут же согласилась:

- Я согласна! Я с удовольствие буду с вами заниматься!

Мама подтвердила, что тоже согласна.

- Для этого вам надо будет очень подробно написать все сведения о Гале - где училась, где работает, когда эвакуировалась, где жила в Киеве, номер паспорта и очень точный адрес в Челябинске. Юра придет, заберет у вас это.

Вскоре пришел Юра, и мы передали ему все свои данные. Я продолжала работать в хоре и даже гастролировала вместе с хором по большим городам южного Урала. С большим успехом мы выступили в Свердловске. Дирижер у нас был очень хороший музыкант. Я радовалась каждому выступлению! У меня появилось особое ощущение - когда я по воле руки дирижера исполняю свою партию, но свой голос не слышу, а слышу общее звучание музыки, общую гармонию, слияние всех голосов! Это вызывало у меня какое-то особое вдохновение, и я с удовольствием пела весь концерт, подчиняясь воле дирижера. Так я и продолжала бы работать, но мне пришел вызов в Киев, в консерваторию, и военный пропуск, поскольку еще шла война. Я распрощалась с хором и начала готовиться к отъезду. Мама и бабушка помогали мне собираться. Учитывая, что впереди зима и я надолго еду, они уложили все мои зимние вещи, вплоть до зимнего пальто. Получился чемодан и большая матерчатая сумка на молнии и все это я могла нести сама. Мне была выдана небольшая сумма денег из домашнего бюджета, плюс - мама заняла у соседки. Мы пошли с мамой, купили билет. Они меня проводили на вокзал и я укатила в Киев!

>> Киев. Консерватория

>> Содержание